— Нет. Очень приятно наблюдать за тем, с каким восторгом ты ищешь птиц, — ответила она. — Хорошо, что ты счастлив, особенно после всего пережитого. Мне нравится путешествовать с тобой.

— Но, может быть, с тебя уже хватит?

— Пока нет, — сказала Лалита. — Хотя, как выяснилось, я не то чтобы безумно люблю природу. Не так, как ты. Мне она кажется чем-то очень жестоким. Ворона, которая пожирает птенцов воробья, мухоловки, еноты, которые грабят птичьи гнезда, ястребы-убийцы… Люди называют природу мирной, но я вижу нечто противоположное. Это постоянные убийства. Даже хуже, чем у людей.

— С моей точки зрения, — ответил Уолтер, — разница в том, что птицы убивают лишь потому, что хотят есть. Не со зла и не ради удовольствия, в этом не задействована психика. Вот почему природу называют мирной. Птицы живут или умирают — но их жизнь не отравлена сожалениями, неврозами и идеологией. В лесу я отдыхаю от собственного гнева.

— Но ты даже не кажешься сердитым.

— Потому что я каждую минуту с тобой, мне не приходится общаться с другими людьми и идти на компромисс. Подозреваю, однажды гнев вернется.

— Если и так, меня не волнует моя безопасность, — сказала Лалита. — Я уважаю твое право на гнев. В том числе поэтому я тебя и люблю. И так приятно видеть тебя счастливым.

— Казалось бы, ты просто не сможешь стать лучше, чем есть. — Уолтер обнял ее за плечи. — Но тем не менее с каждым днем ты все больше приближаешься к идеалу.

По правде говоря, горькая ирония этой ситуации беспокоила его. Наконец дав волю гневу, сначала в адрес Патти, а потом — в Уитменвилле, расставшись с женой и расторгнув сделку с трестом, Уолтер избавился разом от двух причин сердиться. Одно время в своем блоге он пытался преуменьшить свой гневный «героизм» и подчеркнуть, что главный злодей — это Система, а отнюдь не жители Форстеровой низины. Но поклонники «Свободного пространства» столь единодушно и красноречиво упрекнули его за это («мужик, наберись смелости, ты клево выступил»), что в конце концов Уолтер почувствовал: они заслуживают честного отчета обо всех ядовитых мыслях, которые посещали его, пока он ездил по Западной Вирджинии, обо всех нелицеприятных соображениях относительно демографического роста, которые ему прежде приходилось держать при себе во имя профессионализма. Со времен колледжа у Уолтера накопилось достаточно язвительных аргументов и обличительных фактов; самое малое, что он мог сделать, — это поделиться ими с молодежью, для которой они чудесным образом обрели несомненное значение. Маниакальная ярость читателей, впрочем, тревожила его, она не сочеталась с мирным настроем Уолтера. Лалита, со своей стороны, неустанно просматривала сотни новых заявок и звонила тем, кто казался наиболее ответственным, вменяемым и не склонным к насилию, — почти все они оказывались молодыми женщинами. Решимость Лалиты посвятить себя борьбе с перенаселением оказалась столь же практична и гуманистична, насколько решимость Уолтера — абстрактна и мизантропична, и его любовь к Лалите определялась тем, насколько он завидовал ей и хотел на нее походить.

Накануне прибытия в последний пункт назначения — калифорнийский округ Керн, ставший приютом для невероятного количества певчих птиц, — они навестили брата Уолтера, Брента, который жил в Мохаве неподалеку от воздушной базы. Брент так и не женился; его политическим и персональным кумиром был сенатор Джон Маккейн, а его эмоциональное развитие, кажется, завершилось в тот момент, когда он вступил в Военно-воздушные силы. Он с полнейшим равнодушием отнесся к тому, что Уолтер разъехался с Патти и вступил в связь с Лалитой (Брент несколько раз назвал ее «Лиза»). Тем не менее он принял приглашение на ланч — и у него были вести о старшем брате, Митче.

— Я подумал, — сказал он, — если мамин дом еще стоит пустым, то, может быть, ты позволишь Митчу там пожить. У него ни телефона, ни адреса. Он по-прежнему пьет и уже пять лет не платит алименты. У них со Стейси родился очередной ребенок прямо накануне того, как они расстались.

— Сколько же у Митча всего детей? — поинтересовался Уолтер. — Шестеро?

— Нет, пятеро. Двое от Бренды, один от Келли, двое от Стейси. Нет смысла посылать Митчу деньги, он их все равно пропьет. Но, по-моему, жилье бы ему не помешало.

— Ты чересчур заботлив, Брент.

— Я знаю, как ты к нему относишься. Но если дом все равно стоит пустым…

Пятеро отпрысков — достойное потомство для певчих птиц, которых повсеместно преследуют и уничтожают, но отнюдь не для человека. Когда Уолтер услышал эту цифру, ему стало еще труднее сочувствовать Митчу. В глубине его сознания крылось желание, чтобы все население планеты размножалось чуть помедленнее, чтобы он мог хотя бы разок, всего один раз, зачать ребенка с Лалитой. Конечно, желание было недостойное — он возглавлял движение против перенаселения и дал жизнь двум детям, уже достигшим зрелого возраста. Уолтер перестал испытывать разочарование по поводу Джоуи и по возрасту вполне мог стать дедом. Но тем не менее он постоянно представлял себе Лалиту беременной. Мечта о детях лежала в основе их занятий сексом, именно поэтому Уолтер так восхищался ее телом.

— Нет-нет-нет, милый, — сказала она, улыбаясь и придвинувшись к нему вплотную, когда Уолтер поделился с ней этой идеей в палатке, в кемпинге округа Керн. — Именно поэтому мы с тобой сошлись. И ты это знаешь. Я не похожа на других девушек. Я странная, как и ты, — только по-другому. И, если не ошибаюсь, я все заранее прояснила.

— Да. Просто я решил проверить.

— Проверяй сколько угодно, но ответ всегда будет один и тот же.

— А знаешь почему? Почему ты отличаешься от остальных?

— Не знаю. Зато я твердо знаю, что не хочу детей. Такова моя миссия в этом мире.

— Я люблю тебя такой, какая ты есть.

— Тогда пусть это будет моим небольшим изъяном.

Они провели июнь в Санта-Крусе, где лучшая подруга Лалиты по колледжу, Лидия Хан, училась в аспирантуре — она занималась литературой. Сначала они ввалились к ней домой, потом разбили палатку на заднем дворе, а затем переселились в сосняк. На деньги Джоуи Лалита купила двадцать билетов на самолет для избранных волонтеров. Научный руководитель Лидии Хан, вечно растрепанный Крис Коннери, марксист и специалист по китайской культуре, позволил прибывшим расстелить свои спальники у него на газоне и мыться в его ванной — а также в течение трех дней пользоваться университетским конференц-залом для обучения и планирования. В числе волонтеров были восемнадцать девушек — в дредах или обритых наголо, с ужасающими татуировками и пирсингом, — являвших собой прямо-таки воплощение плодородия; они то и дело заставляли Уолтера краснеть, пока он разъяснял им ужасы неконтролируемого роста населения. Он с облегчением вздыхал, когда удавалось вырваться и отправиться на прогулку с профессором Коннери в окрестностях Санта-Круса, по коричневым холмам и поросшим секвойями полянам. Там Уолтер слушал оптимистические пророчества своего спутника о неизбежном экономическом кризисе и рабочей революции, рассматривая незнакомых птиц калифорнийского побережья и знакомясь с молодыми фриганами, радикалами-коллективистами, которые жили на общественной земле в сознательной нищете.[92]