Но не успела она повернуться к тем, кто стоял у двери, исказать хоть слово, как почувствовала, что толпа раздается, пропуская кого-то. Наступиластранная тишина, и сердце у Скарлетт остановилось. Она увидела Мелани —маленькие ножки быстро-быстро шагали по проходу: она спешила встретить Скарлетту двери, первой приветствовать ее. Мелани шагала, распрямив узенькие плечики,чуть выдвинув вперед подбородок и всем своим видом показывая возмущение, —точно для нее существовала одна Скарлетт, а других гостей вовсе не было. Онаподошла к Скарлетт и обняла ее за талию.

— Какое прелестное платье, дорогая, — сказала оназвонким, тоненьким голоском. — Будь ангелом! Индия не смогла прийти, чтобыпомочь мне. Ты не согласилась бы принимать со мной гостей?

Снова очутившись в безопасности и уединении своей комнаты,Скарлетт бросилась на постель как была — в муаровом платье, не заботясь о еготурнюре и розах. Какое-то время она лежала неподвижно, не в силах думать ни очем, кроме того, как она стояла между Мелани и Эшли и принимала гостей. Какойужас! Да она готова скорее встретиться лицом к лицу со всей армией Шермана, чемповторить такое! Наконец она поднялась и нервно зашагала по комнате, сбрасываяс себя на ходу одежду.

После напряжения наступила реакция, и ее затрясло. Шпилькивываливались у нее из пальцев и со звоном падали на пол, а когда она попыталасьпо обыкновению расчесать волосы, то больно ударила себя щеткой по виску. Раздесять она подходила на цыпочках к двери, чтобы послушать, что происходитвнизу, но в холле, точно в бездонном колодце, царила тишина.

Когда праздник окончился, Ретт отослал ее домой в коляске, иона благодарила бога за эту передышку. Сам Ретт еще не вернулся. Слава богу,еще нет. Она просто не в силах предстать перед ним сегодня — опозоренная,испуганная, трясущаяся. Но где все-таки он? Скорее всего у этой твари. ВпервыеСкарлетт была рада, что на свете существует Красотка Уотлинг, была рада, что,кроме этого дома, у Ретта есть другое прибежище, где он может побыть, пока унего не пройдет этот приступ холодной светскости, граничащей с жестокостью.Плохо, конечно, радоваться тому, что твой муж находится у проститутки, но онаничего не могла с собой поделать. Она бы предпочла видеть его мертвым, лишь быэто избавило ее от сегодняшней встречи с ним.

Завтра — ну, завтра это уже другое дело. Завтра она сможетпридумать какое-то оправдание, какие-то ответные обвинения, какой-то способсвалить на него всю вину. Завтра воспоминания об этом жутком вечере уже небудут вызывать у нее такой дрожи. Завтра ее уже не будет преследовать лицоЭшли, воспоминание об его сломленной гордости и позоре — позоре, которыйнавлекла на него она, тогда как он был ни в чем не повинен. Неужели он теперьвозненавидит ее — он, ее дорогой благородный Эшли, — за то, что онаопозорила его? Конечно, возненавидит — тем более что спасла их Мелани своимивозмущенно распрямленными плечиками, любовью и доверием, какие звучали в ееголосе, когда она, скользнув к Скарлетт по натертому полу, обняла ее и стала сней рядом, лицом к любопытно-ехидной, скрыто враждебной толпе. Как она точнозаклеила прорезь, сквозь которую мог прорваться скандал, продержав возле себя Скарлеттвесь этот страшный вечер. Люди были холодны с ней, несколько ошарашены, но —вежливы.

Ах, как это унизительно — спасаться за юбками Мелани от тех,кто так ненавидит ее, кто разорвал бы ее на куски своим перешептыванием!Спасаться с помощью слепой веры Мелани — именно Мелани!

При мысли об этом по телу Скарлетт пробежал озноб. Онадолжна выпить, выпить как следует, прежде чем сможет лечь и попытается уснуть.Она накинула поверх капота на плечи шаль и поспешила вниз, в темныйхолл, — ее ночные туфли без пяток громко хлопали в тишине. Она была уже насередине лестницы, когда! увидела тоненькую полоску света, пробивавшуюся из-подзакрытой двери в столовую. Сердце у нее на секунду перестало биться. Свет ужегорел там, когда она вернулась домой, а она была слишком расстроена и незаметила? Или же Ретт все-таки дома? Он ведь мог войти потихоньку, черезкухонную дверь. Если Ретт дома, она тотчас же на цыпочках вернется к себе иляжет в постель без коньяка, хоть ей и очень нужно было бы выпить. Тогда ей непридется встречаться с Реттом. У себя в комнате она будет в безопасности: можноведь запереть дверь.

Но только она нагнулась, чтобы снять ночные туфли и тихоньковернуться назад, как дверь в столовую распахнулась и при неверном свете свечи впроеме возник силуэт Ретта. Он казался огромным, необычайно широким — жуткаячерная безликая фигура, которая стояла и слегка покачивалась.

— Прошу вас, составьте мне компанию, миссисБатлер, — сказал он, и голос его звучал чуть хрипло.

Он был пьян, и это бросалось в глаза, а она никогда еще невидела, чтобы Ретт был так пьян, что это бросалось в глаза. Она внерешительности медлила, и, поскольку не говорила ни «да», ни «нет», онповелительно взмахнул рукой.

— Да идите же сюда, черт бы вас побрал! — груборявкнул он.

«Должно быть, он очень пьян», — подумала она, и сердцеее отчаянно заколотилось. Обычно чем больше он пил, тем вежливее становился.Чаще язвил, больнее жалил словами, но держался при этом всегда церемонно —подчеркнуто церемонно.

«Я не должна показывать ему, что боюсь», — подумала онаи, плотнее закутавшись в шаль, пошла вниз по лестнице, высоко подняв голову,громко стуча каблуками.

Он отступил в сторону и с поклоном пропустил ее вдверь, — в этом поклоне была такая издевка, что она внутреннесодрогнулась. Она увидела, что он снял фрак и развязал галстук — концы егоболтались по обеим сторонам распахнутого воротничка. Из-под расстегнутой нагруди рубашки торчала густая черная шерсть. Волосы у него были взъерошены,налитые кровью глаза прищурены. На столе горела свеча — маленькая точка света,громоздившая тени в высокой комнате, превращая массивные шкафы и буфет взастывшие, притаившиеся чудовища. На столе стоял серебряный поднос; на нем —хрустальный графин с лежавшей рядом пробкой и рюмки.

— Садитесь, — отрывисто приказал Ретт, проходяследом за ней в комнату.

Новый, неведомый дотоле страх овладел Скарлетт, —страх, по сравнению с которым боязнь встретиться с Реттом лицом к лицу казаласьерундой. Он выглядел и говорил и вел себя сейчас, как чужой человек. Перед нейбыл Ретт-грубиян — таким она прежде никогда его не видела. Никогда, даже всамые интимные минуты, он не был таким — в худшем случае проявлял к нейнебрежение. Даже в гневе он был мягок и ехиден, а виски обычно лишь обострялоего ехидство. Сначала Скарлетт злилась и пыталась сломить его небрежение, новскоре смирилась — ее это даже устраивало. Долгое время она считала, что емувсе безразлично и что ко всему в жизни, включая ее, он относится не всерьез, акак к шутке. Но сейчас, глядя на него через стол, она поняла — и у нее засосалопод ложечкой, — что наконец появилось что-то ему небезразличное, далеко небезразличное.