— Вам хочется всего лишь остаться самим собой? —немного печально рассмеялась она. — Моей большой бедой было то, что яникогда не была сама собою! А чего я хочу добиться — что ж, по-моему, я этогоуже добилась. Мне хотелось быть богатой, чувствовать уверенность в завтрашнемдне и…

— Но, Скарлетт, неужели вам никогда не приходило вголову, что мне безразлично, богат я или нет?

Нет, ей никогда не приходило в голову, что есть люди,которые не хотят быть богатыми.

— Тогда чего же вы хотите?

— Сейчас — не знаю. Когда-то знал, но уже почти забыл.Главным образом — чтобы меня оставили в покое, чтобы меня не донимали люди,которых я не люблю, чтобы меня не заставляли делать то, чего мне не хочется.Пожалуй.., мне хотелось бы, чтобы вернулись былые дни, а они никогда невернутся, меня же все время преследуют воспоминания о них и о том, как вокругменя рухнул мир.

Скарлетт с решительным видом сжала губы. Она прекраснопонимала, о чем он говорил. Само звучание его голоса вызывало к жизни тедалекие времена, рождало ноющую боль в сердце. Но с того дня, когда она вотчаянии кинулась на землю в огороде в Двенадцати Дубах и сказала себе: «Я небуду оглядываться назад», она запретила себе думать о прошлом.

— А мне больше нравится сегодняшняя жизнь, —сказала Скарлетт. Но произнесла она это, не глядя на Эшли. — Сейчасстолько всего интересного — приемы, разные торжества. Все так пышно. А раньшебыло так уныло. — (О, эти лениво-неспешные дни и тихие теплые сельскиесумерки! Приглушенный женский смех в службах! Какой золотисто-теплой была тогдажизнь, как грела спокойная уверенность, что и завтра будет так же! Да развеможно все это зачеркнуть?) — Мне, право, больше нравится сегодняшняяжизнь, — повторила она, но голос ее при этом дрогнул.

Эшли соскользнул со стола и недоверчиво рассмеялся. ВзявСкарлетт за подбородок, он приподнял ее лицо.

— Ах, Скарлетт, как же вы не умеете лгать! Да, конечно,жизнь стала более пышной — в определенном смысле. В том-то вся и беда. Впрошлом не было пышности, но дни тогда были окрашены очарованием, они имелисвою прелесть, свою медлительную красоту.

Раздираемая противоречивыми чувствами, она опустила глаза.Звук его голоса, прикосновение его руки мягко открывали двери, которые она длясебя навсегда заперла. За этими дверями лежала красота былых дней, и грусть итоска по ним наполнили ее душу. Но Скарлетт знала, что сколько бы красоты нитаилось в прошлом, она в прошлом и должна остаться. Человек не может двигатьсявперед, если душу его разъедает боль воспоминаний.

Эшли выпустил ее подбородок, взял ее руку в свои ладони инежно сжал.

— Помните… — сказал он, и в ее мозгу тотчасПредупреждающе зазвенело: «Не оглядывайся назад! Не оглядывайся!» Но она необратила на это внимания, увлекаемая волной счастья. Наконец-то она понималаего, наконец-то они одинаково мыслили. Это мгновение было слишком бесценно —нельзя его потерять, какую бы оно ни повлекло за собой боль.

— Помните… — повторил он, и от звука его голоса, словнопо волшебству, рухнули голые стены конторы и все эти годы куда-то ушли, и они,Скарлетт и Эшли, снова ехали верхом по сельским проселкам той далекой, давноминувшей весной. Он все говорил и крепче сжимал ее руку, и в голосе его звучалагрусть и колдовские чары старых, полузабытых песен. Скарлетт слышала веселоепозвякиванье уздечки, когда они ехали под кизиловыми деревьями на пикник кТарлтонам, слышала свой беззаботный смех, видела, как солнце блестит назолотистых, отливающих серебром волосах Эшли, любовалась горделивой грацией, скакой он сидит в седле. В голосе его звучала музыка — музыка скрипок и банджо;под эти звуки они танцевали тогда в белом доме, которого больше нет. Где-товдали, в темных болотах, кричали опоссумы под холодной осенней луной, а нарождество от чаш, увитых остролистом, пахло ромовым пуншем, и кругом сияли улыбкамилица черных слуг и белых господ. И друзья былых дней, смеясь, вдруг собралисьвокруг, словно и не лежали в могилах уже многие годы: длинноногие рыжеволосыеСтюарт и Брент с их вечными остротами; Том и Бойд, похожие на молодых,необузданных коней; черноглазый пылкий Джо Фонтейн, Кэйд и Рейфорд Калверты,двигавшиеся с такой ленивой грацией. Были тут и Джон Уилкс, и Джералд,раскрасневшийся от коньяка; и шорох юбок и аромат Эллин. И над всем этим царилочувство уверенности, сознание, что завтрашний день может быть лишь таким жесчастливым, как сегодняшний.

Эшли умолк, и они долго смотрели друг другу в глаза, и междуними лежала навсегда утраченная золотая юность, которую они в свое время такбездумно провели.

«Теперь я знаю, почему ты не можешь быть счастливым, —с грустью подумала она. — Раньше я этого не понимала. Не понимала я раньшеи того, почему сама не моту быть счастлива. Но.., впрочем, почему это мыговорим, будто два старика! — подумала она с тоской и удивлением. —Два старика, которые оглядываются на то, что было пятьдесят лет назад. А мы нетакие уж старые! Просто столько всего произошло за это время. Все такизменилось, точно пролетело пятьдесят лет. Но мы же не такие ведь старые!»Однако взглянув на Эшли, она поняла, что он уже не тот молодой и блестящийюноша, каким был когда-то. Он стоял, нагнув голову, и отсутствующим взглядомсмотрел на ее руку, которую продолжал держать в ладонях, и Скарлетт увидела,что его некогда золотистые волосы стали серыми, серебристо-серыми, как лунныйсвет на недвижной воде. И все сияние, вся красота апрельского дня вдруг исчезла— она перестала их ощущать, — и грустная сладость воспоминаний опалилагоречью.

«Не надо было мне поддаваться ему — дать увлечь меня впрошлое, — в отчаянии подумала она. — Я была права, сказав тогда, чтоникогда не буду оглядываться. Слишком это больно, слишком терзает сердце, такчто потом ты уже ни на что не способен — все и будешь смотреть назад. Вот в чембеда Эшли. Он не может больше смотреть вперед. Он не видит настоящего, онбоится будущего и потому все время оглядывается назад. Я прежде этого непонимала. Я не понимала Эшли. Ах, Эшли, дорогой мой, не надо оглядыватьсяназад! Какой от этого прок? Не следовало мне допускать этого разговора опрошлом. Вот что получается, когда оглядываешься назад — на то время, когда тыбыл счастлив, — одна боль, душевная мука и досада».

Она поднялась, не отнимая у него руки. Надо ехать. Не можетона больше здесь оставаться, думать о былом и видеть его лицо, усталое,грустное и такое замкнутое.

— Мы прошли длинный путь с той поры, Эшли, —сказала она, стараясь, чтобы голос звучал твердо, и пытаясь проглотить стоявшийв горле комок. — Прекрасные у нас тогда были представления обо всем,верно? — И вдруг у нее вырвалось: — Ах, Эшли, все получилось совсем не так,как мы ждали.

— Так было и будет, — сказал он. — Жизнь необязана давать нам то, чего мы ждем. Надо брать то, что она дает, и бытьблагодарным уже за то, что это так, а не хуже.