Когда на другое утро она проснулась, Ретта возле нее уже небыло, и если бы не смятая подушка рядом, она могла бы подумать, что всепроисшедшее ночью приснилось ей в диком, нелепом сне. Она покраснела при одномвоспоминании и, натянув до подбородка одеяло, продолжала лежать в солнечномсвете, пытаясь разобраться в своих беспорядочных ощущениях.

Два обстоятельства обращали на себя внимание. Она прожила неодин год с Реттом, спала с ним, ела с ним, ссорилась, родила ему ребенка — и,однако же, не знала его. Человек, поднявшийся с нею на руках по темнымступеням, был ей незнаком, о существовании его она даже не подозревала. Исейчас, сколько она ни старалась возненавидеть его, возмутиться, — онаничего не могла с собой поделать. Он унизил ее, причинил ей боль, делал с нейчто хотел на протяжении всей этой дикой, безумной ночи, и она лишь упиваласьэтим.

А ведь должна была бы устыдиться, должна была бы бежать дажевоспоминаний о жаркой, кружащей голову тьме! Леди, настоящая леди, не могла былюдям в глаза глядеть после такой ночи. Но над чувством стыда торжествовалапамять о наслаждении, об экстазе, охватившем ее, когда она уступила его ласкам.Впервые она почувствовала, что живет полной жизнью, почувствовала страсть стольже всеобъемлющую и первобытную, как страх, который владел ею в ту ночь, когдаона бежала из Атланты, столь же головокружительно сладкую, как холоднаяненависть, с какою она пристрелила того янки.

Ретт любит ее! Во всяком случае, он сказал, что любит, иразве может она сомневаться теперь? Как это странно и удивительно, какневероятно то, что он любит ее, — этот незнакомый дикарь, рядом с которымона прожила столько лет, не чувствуя ничего, кроме холода. Она не была вполнеуверена в своем отношении к этому открытию, но тут ей в голову пришла однамысль, и она громко рассмеялась. Он любит ее — значит, теперь наконец-то онадержит его в руках. А она ведь почти забыла о своем желании завлечь его,заставить полюбить себя, чтобы потом поднять кнут над этой своевольной чернойбашкой. И вот сейчас она об этом вспомнила и почувствовала огромноеудовлетворение. Одну ночь она была полностью в его власти, зато теперь узнала,где брешь в его броне. Отныне он будет плясать под ее дудку. Слишком долго онатерпела его издевки, теперь он у нее попрыгает, как тигр в цирке, а она всевыше будет поднимать обруч.

При мысли о том, что ей предстоит встретиться с ним притрезвом свете дня, ее охватило легкое смущение, смешанное с волнением иудовольствием.

«Я волнуюсь, как невеста, — подумала она. — Из-закого — из-за Ретта!» И, подумав так, она захихикала, как дурочка.

Но к обеду Ретт не появился, не было его за столом и вовремя ужина. Прошла ночь, долгая ночь, когда Скарлетт лежала без сна до зари,прислушиваясь, не раздастся ли звук поворачиваемого в замке ключа. Но Ретт непришел. Когда и на второй день от него не было ни слова, Скарлетт уже не могласебе места найти от огорчения и страха. Она поехала в банк, но его там неоказалось. Она поехала в лавку и устроила всем разнос, но всякий раз, какоткрывалась дверь, она с бьющимся сердцем поднимала глаза на вошедшего,надеясь, что это — Ретт. Она отправилась на лесной склад и так распушила Хью,что он спрятался за грудой досок. Но и здесь Ретт не настиг ее.

Унизиться до того, чтобы расспрашивать друзей, не видел ликто Ретта, — она не могла. Не могла она расспрашивать и слуг. Но оначувствовала: они знают что-то такое, чего не знает она. Негры всегда все знают.Мамушка эти два дня была как-то особенно молчалива. Она наблюдала за Скарлетткраешком глаза, но не говорила ничего. Когда прошла и вторая ночь, Скарлеттрешила отправиться в полицию. Может быть, с Реттом случилось несчастье. Можетбыть, его сбросила лошадь и он лежит где-нибудь в канаве, без помощи… О, какаястрашная мысль!.. Может быть, он мертв…

На другое утро, когда она, покончив с завтраком, надевала усебя в комнате шляпку, на лестнице раздались быстрые шаги. Сразу ослабев,благодаря в душе бога, она опустилась на кровать, и в эту минуту вошел Ретт. Онявно приехал от парикмахера — был подстрижен, выбрит, ухожен и — трезв, но скрасными, налитыми кровью глазами и опухшим от вина лицом. Небрежно взмахнув рукой,он сказал:

— О, приветствую вас!

Как это можно сказать всего лишь «О, приветствую вас!» послетого, как он отсутствовал целых двое суток? Неужели он совсем не помнит тойночи, которую они провели вместе? Нет, не может не помнить, если.., если…Страшная мысль мелькнула у Скарлетт: если проводить так ночи — не самое обычноедля него дело. На мгновение она лишилась дара речи, забыв про все своизаготовленные уловки и улыбки. Он даже не подошел к ней, чтобы поустановившейся привычке небрежно поцеловать ее, — он стоял с дымящейсясигарой в руке и насмешливо смотрел на Скарлетт.

— Где.., где же вы были?

— Только не говорите, что не знаете! Я-то считал, что,уж конечно, весь город знает теперь. А может быть, все знают, кроме вас. Вамведь известна старая поговорка: «Жена всегда узнает последней».

— Что вы хотите этим сказать?

— Я считал, что, после того как полиция появиласьпозапрошлой ночью в доме Красотки Уотлинг…

— Красотки.., этой.., этой женщины! Вы были.., вы былис…

— Конечно. А где же еще мне быть? Надеюсь, вы за меняне тревожились.

— Значит, прямо от меня вы направились.., о-о!

— Полно, полно, Скарлетт! Нечего разыгрывать обманутуюжену. Вы, конечно же, давно знали о существовании Красотки Уотлинг. — И выотправились к ней от меня, после.., после…

— Ах., это. — Он небрежно повел рукой. — Язабылся. Прошу прощения за то, что так вел себя во время нашей последнейвстречи. Я был очень пьян, как вы, конечно, не преминули заметить, и совсемпотерял голову под влиянием ваших чар — перечислить каких?

Глаза у нее вдруг наполнились слезами — ей хотелось кинутьсяна постель и рыдать, безудержно рыдать. Он не изменился, ничто не изменилось, аона-то, дурочка, глупая, самовлюбленная дурочка, подумала, что он любит ее. Насамом же деле это было лишь очередной его отвратительной пьяной выходкой. Онвзял ее и использовал спьяну, как использовал бы любую женщину в доме КрасоткиУотлинг. А теперь явился — наглый, насмешливый, недосягаемый. Она проглотиласлезы и призвала на помощь всю свою волю. Он никогда-никогда не узнает, что онадумает. Как бы он хохотал, если бы узнал! Ну так вот, никогда он об этом неузнает. Она метнула на него взгляд и уловила в его глазах уже знакомоеозадаченное, вопрощающее выражение — взволнованное, настороженное, точно егожизнь зависела от ее слов, точно он хотел, чтобы она сказала… Чего он,собственно, от нее хотел? Чтобы она выставила себя в глупом свете, заголосила,дала ему повод посмеяться? Ну, уж нет! Брови Скарлетт стремительно сдвинулись,лицо приняло холодное выражение.

— Я, естественно, подозревала о ваших отношениях с этойтварью.