— Заходите, Скарлетт. Я как раз просматриваю книги. Онавошла в маленькую комнатку, залитую солнцем, и опустилась на стул у бюро субирающейся крышкой. Эшли вошел следом за ней и присел на край грубо отесанногостола, свесив длинные ноги.

— Ах, давайте не будем сегодня, Эшли, возиться сбухгалтерией! Не хочу я утруждать себя. Когда я надеваю новую шляпку, у менявсе цифры вылетают из головы.

— Какие там могут быть цифры, когда такая красиваяшляпка на голове, — заметил он. — Скарлетт, вы с каждым днемстановитесь все красивее! — Он соскользнул со стола и, взяв с улыбкой ееруки, развел их, чтобы рассмотреть платье. — Вы такая красивая! И ничутьне меняетесь.

А Скарлетт, когда он взял ее за руки, поняла, что все времянадеялась, — хотя и не отдавала себе в этом отчета, — что этопроизойдет. Весь этот счастливый день она надеялась почувствовать тепло егорук, увидеть нежность в глазах, услышать пусть слово, которое открыло бы ей,что она ему дорога. Сейчас они впервые были одни с того холодного дня, когдастояли во фруктовом саду Тары, и руки их впервые встретились не в обычномформальном пожатии, — она уже столько месяцев жадно ждала такой встречи сним. Однако на сей раз…

Как ни странно, но его прикосновение нисколько невзволновало ее! Раньше одна близость Эшли уже вызывала в ней дрожь. А сейчасона чувствовала лишь дружеское тепло и ублаготворенность. От прикосновения егорук ее не опалило огнем, и сердце билось тихо и ровно. Это удивило Скарлетт,даже несколько разочаровало. Ведь это же ее Эшли, ее яркий, сверкающий герой, иона любит его больше жизни. Тогда почему же…

Она поспешила выкинуть эту мысль из головы. Достаточно того,что она с ним и что он держит ее руки и улыбается ей по-дружески,непринужденно, без напряжения. Это просто какое-то чудо, думала она: ведь междуними столько невысказанного. Его глаза, ясные и сияющие, смотрели в ее глаза,он улыбался как прежде, — а она так любила его улыбку, — улыбался,словно ничто никогда не омрачало их счастья. Между ними сейчас ничего нестояло, ничто их друг от друга не отбрасывало. Она рассмеялась.

— Ах, Эшли, конечно же, я старею, скоро стану совсемразвалиной.

— Ну, это сразу видно! Нет, Скарлетт, даже когда вамисполнится шестьдесят, вы для меня останетесь прежней. Я всегда буду помнитьвас такой, какой увидел в тот день на нашем последнем пикнике, когда вы сиделипод дубом в окружении десятка юнцов. Я даже могу сказать вам, как вы былиодеты: на вас было белое платье в мелкий зеленый цветочек и белая кружевнаякосынка на плечах. На ногах у вас были крошечные зеленые туфельки с чернойшнуровкой, а на голове — огромная шляпа с ниспадавшими на спину длиннымизелеными лентами. Я этот ваш туалет запомнил во всех подробностях, потому что втюрьме, когда мне было худо, я извлекал из памяти картины прошлого и перебиралих, припоминая каждую мелочь… — Эшли внезапно умолк, и возбужденное выражениеисчезло с его лица. Он осторожно выпустил ее руки, а она сидела и ждала, ждала,что он скажет дальше. — Мы с вами оба проделали с того дня долгий путь,верно, Скарлетт? Мы шли дорогами, которыми никогда не предполагали идти. Вы шлибыстро, прямо, а я — медленно, нехотя. — Он снова присел на стол ипосмотрел на Скарлетт, и снова на лице его появилась улыбка. Но это была не таулыбка, которая только что наполнила ее сердце счастьем. Улыбка былапечальная, — Да, вы шли быстро и тянули еще меня, привязав к своейколеснице. Знаете, Скарлетт, я иногда смотрю на себя со стороны и думаю: чтобыло бы со мной, если б не вы.

Скарлетт тотчас ринулась защищать Эшли от него самого — темболее что в ее мозгу предательски возникли слова Ретта.

— Но я же ничего для вас не сделала, Эшли. Вы и безменя были бы тем, что вы есть. В один прекрасный день вы стали бы богатымчеловеком, большим человеком, каким вы и станете.

— Нет, Скарлетт, семена величия никогда не сидели вомне. Я думаю, если бы не вы, все уже давно бы обо мне забыли — как о беднойКэтлин Калверт и о многих других, чьи имена, старинные имена, когда-то гремели.

— Ах, Эшли, не надо так говорить. В ваших словахстолько грусти.

— Да нет, я не грущу. Больше не грущу. Когда-то..,когда-то мне было грустно. А сейчас всего лишь…

Он умолк, и внезапно она поняла, о чем он думает. Онавпервые поняла, о чем думает Эшли, заметив, как его взгляд устремился куда-товдаль и глаза стали кристально прозрачными, отсутствующими. Когда любовьбушевала в ее сердце, она не способна была его понять. Сейчас же в атмосфереустановившейся между ними спокойной дружбы она сумела чуть-чуть проникнуть вего мысли, чуть-чуть его понять. Нет, ему больше не грустно. Ему было грустнопосле падения Юга, грустно, когда она упрашивала его переехать в Атланту.Сейчас же он смирился.

— Не хочется мне слушать, когда вы говорите такое,Эшли, — вспылила она. — Совсем как Ретт. Он вот вечно твердит о такихже вещах да о выживании сильных, как он это называет, и мне до того надоелослушать, что просто кричать хочется, когда он заводит свою музыку. Эшлиусмехнулся.

— А вы никогда не задумывались, Скарлетт, что я и Реттв чем-то главном очень схожи?

— Ах, нет! Вы — такой тонкий, такой благородный, а он…— И она умолкла, смутившись.

— А ведь мы похожи. Мы произошли от людей одной породы,воспитывались по одинаковому образцу, были приучены одинаково думать. Но где-топо дороге повернули в разные стороны. Мы по-прежнему думаем одинаково, авоспринимаем вещи по-разному. К примеру, ни один из нас не верил в войну, но япошел добровольцем и сражался, а он принял участие в войне лишь к самому концу.Мы оба понимали, что не надо было начинать эту войну. Мы оба понимали, чтопроиграем ее. Я готов был сражаться, зная, что мы проиграем. А он — нет. Инойраз я думаю, что он был прав, и тогда опять-таки…

— Ах, Эшли, когда вы перестанете поворачивать любойвопрос и так и эдак? — воскликнула она. Но в голосе ее уже не звучало, какпрежде, нетерпение. — Ничего это не дает — смотреть на дело с двух сторон.

— Это верно, но… Скарлетт, чего вы все-такидобиваетесь? Я часто удивлялся вам. Понимаете, я, к примеру, никогда ничего недобивался. Единственное, чего мне хотелось, — это остаться самим собой.

Чего она добивается? Какой глупый вопрос. Денег иуверенности в завтрашнем дне, конечно. И однако же… Скарлетт почувствовала, чтостала в тупик. Ведь у нее же есть деньги, и она уверена в завтрашнем дне,насколько можно быть в чем-то уверенной в этом ненадежном мире. Но вот сейчас,думая об этом, она почувствовала, что этого недостаточно. Сейчас, думая обэтом, она почувствовала, что не стала счастливее, хотя, конечно, жилось ейспокойнее, она меньше боялась завтрашнего дня. «Если бы у меня были деньги,уверенность в завтрашнем дне и вы, — я считала бы, что добиласьвсего», — подумала она, с любовью глядя на него. Но она не произнесла этихслов, боясь нарушить то, что возникло между ними, боясь, что снова перестанетпонимать его.