— Не вижу оснований, почему бы вам не выпить на ночь,даже если я плохо воспитан и сегодня явился ночевать домой, — сказалон. — Налить?

— Я вовсе не собиралась пить, — сухо ответилаона. — Просто услышала шум и спустилась.

— Ничего вы не слышали. И не стали бы вы спускаться,если б знали, что я дома. А я сидел здесь и слушал, как вы бегаете у себя покомнате. Вам, видно, очень нужно выпить. Так выпейте.

— Я вовсе не…

Он взял графин и плеснул в рюмку коньяку, так что перелилосьчерез край.

— Держите, — сказал он, всовывая ей рюмку вруку. — Вас всю трясет. Да перестаньте прикидываться. Я знаю, что вывтихую пьете, и знаю сколько. Я уже давно собирался вам сказать, чтоб выперестали притворяться и пили в открытую, если вам охота. Вы что, думаете, меняхоть сколько-нибудь занимает то, что вы пристрастились к коньячку?

Она взяла мокрую рюмку, честя его про себя на чем светстоит. Он читает ее мысли, как раскрытую книгу. Он всегда читал ее мысли, а какраз от него-то она и хотела их скрыть.

— Пейте же, говорю вам.

Она подняла рюмку и резким движением руки, не сгибаязапястья, опрокинула содержимое себе в рот — совсем как это делал Джералд, когдапил чистое виски, — опрокинула, не думая о том, каким привычным инеженским выглядит этот жест. Ретт не преминул это отметить, и уголок его ртапополз вниз.

— Присядьте, и давайте мило, по-домашнему поговорим обизысканном приеме, на котором мы только что побывали.

— Вы пьяны, — холодно сказала она, — а я хочулечь.

— Я очень пьян и намерен надраться еще больше до концавечера. А вы никуда не пойдете и не ляжете — пока. Садитесь же.

Голос его звучал все так же подчеркнуто холодно и тягуче, ноона почувствовала за этими словами рвущуюся наружу ярость — яростьбезжалостную, как удар хлыста. Она колебалась, не зная, на что решиться, но онуже стоял рядом и крепко схватил ее за руку, причинив ей боль. Он слегкавывернул ей руку, и, вскрикнув от боли, Скарлетт поспешила сесть. Вот теперь ейстало страшно — так страшно, как еще никогда в жизни. Когда он нагнулся к ней,она увидела, что лицо у него темно-багровое, а глаза по-прежнему угрожающесверкают. И было что-то в их глубине, чего она прежде не видела, не моглапонять, что-то более сильное, чем гнев, более сильное, чем боль, владело им,отчего глаза его сейчас горели красноватым огнем, как два раскаленных угля. Ондолго смотрел на нее — сверху вниз, — так долго, что, не в силах сохранитьвызывающий вид, она вынуждена была опустить глаза; тогда он тяжело рухнул вкресло напротив нее и налил себе еще коньяку. Мозг Скарлетт лихорадочноработал, придумывая систему обороны. Но пока Ретт не заговорит, ей ведь трудночто-то сказать, ибо она в точности не знала, в чем он ее обвиняет.

Он медленно пил, наблюдая за ней поверх края рюмки, и онався напряглась, стараясь сдержать дрожь. Какое-то время лицо его оставалосьзастывшим, потом он рассмеялся, продолжая на нее смотреть, и при звуке егосмеха ее снова затрясло.

— Забавная была комедия сегодня вечером, верно? Онамолчала, лишь поджала пальцы в свободных туфлях, надеясь, что, быть может, этоуймет ее дрожь.

— Прелестная комедия со всеми необходимыми действующимилицами. Селяне, собравшиеся, чтобы закидать камнями падшую женщину; опозоренныймуж, поддерживающий свою жену, как и подобает джентльмену; опозоренная жена, впорыве христианского милосердия широко раскинувшая крылья своей безупречнойрепутации, чтобы все ими прикрыть. И любовник…

— Прошу вас.

— Не просите. Во всяком случае, сегодня. Слишком уж всеэто занимательно. И любовник, выглядящий абсолютным идиотом и мечтающий ужлучше умереть. Как вы чувствовали себя, моя дорогая, когда женщина, которую выненавидите, стояла рядом с вами и прикрывала ваши грехи? Садитесь же.

Она села.

— Вы, я полагаю, едва ли больше ее за это полюбили? Высейчас раздумываете, знает ли она все про вас и Эшли.., раздумываете, почемуона так поступила, если знает.., и, быть может, она это сделала только длятого, чтобы спасти собственное лицо. И вы считаете, что она дурочка, хотя этоспасло вашу шкуру. Тем не менее…

— Я не желаю больше слушать…

— Нет, вы меня выслушаете. И я скажу вам это, чтобыизбавить вас от лишних волнений. Мисс Мелли действительно дурочка, но не в томсмысле, как вы думаете. Ей, конечно же, кто-то все рассказал, но она этому неповерила. Даже если бы она увидела своими глазами, все равно бы не поверила.Слишком много в ней благородства, чтобы она могла поверить в отсутствиеблагородства у тех, кого любит. Я не знаю, какую ложь сказал ей Эшли Уилкс..,но любая самая неуклюжая ложь сойдет, ибо она любит Эшли и любит вас. Честноговоря, не понимаю, почему она вас любит, но факт остается фактом. Так чтопридется вам нести и этот крест.

— Если бы вы не были так пьяны и не вели себя такоскорбительно, я бы все вам объяснила, — сказала Скарлетт, к которой вкакой-то мере вернулось самообладание. — Но сейчас…

— А меня не интересуют ваши объяснения. Я знаю правдулучше, чем вы. Клянусь богом, если вы еще хоть раз встанете с этого стула…Однако куда больше, чем сегодняшняя комедия, меня забавляет то, что вы извысокоцеломудренных соображений отказывали мне в радостях супружеского ложаиз-за моих многочисленных грехов, а сами вожделели в душе Эшли Уилкса.«Вожделели в душе» — хорошее выражение, верно? Сколько хороших выражений в этойкнижице, правда?

«Какой книжице? Какой?» — мысли ее метались, глупо,бессмысленно, а глаза испуганно озирали комнату, машинально отмечая тусклыйблеск тяжелого серебра в неверном свете свечи, пугающую темноту в углах.

— Я был изгнан потому, что моя грубая страстьоскорбляла ваши утонченные чувства.., и потому, что вы не хотели больше иметьдетей. Бог ты мой, до чего же мне было больно! Как меня это ранило! Что ж, яушел из дома, нашел себе милые утехи, а вас предоставил вашим утонченнымчувствам. Вы же все это время гонялись за многострадальным мистером Уилксом.Ну, а он-то, черт бы его подрал, чего мучается? В мыслях не может сохранятьверность жене и не может физически быть ей неверным. Неужели нельзя на что-торешиться — раз и навсегда? Вы бы не возражали рожать ему детей, верно.., ивыдавать их за моих?

Она с криком вскочила на ноги, но он мгновенно поднялся сместа и с легким смешком, от которого у Скарлетт кровь застыла в жилах, крепкоприжал ее плечи к спинке стула своими большими смуглыми руками и заставил сновасесть.

— Посмотрите на мои руки, дорогая моя, — сказалон, сгибая их перед ней и разгибая. — Я мог бы запросто разорвать вас накуски и разорвал бы, лишь бы изгнать Эшли из ваших мыслей. Но это не поможет.Значит, придется убрать его из ваших мыслей иначе. Вот я сейчас возьму этимируками вашу голову и раздавлю как орех, так что никаких мыслей в ней неостанется.