Но они уже были не нужны. В тот же момент церберы кинулись на нас.

Мой экран почернел. Я оттолкнул в сторону командные шары и со всей энергией отчаяния кинулся к креслу Уз’ки, чтобы прежде, чем пройдет смертельный сигнал, содрать с него щупы. К несчастью, атамид уже бился в жестоких конвульсиях, а изо рта у него шла белая пена.

Спустя десять секунд он был мертв.

Любому тяжело подвергнуть себя переоценке. А когда к подобному пересмотру ваших представлений приводит не длительное самокопание, а внезапная смена обстоятельств, это еще хуже. А уж когда последствия ваших действий стоят кому-то жизни, это просто ужасно.

Я не генерал. Я не выковал в себе того холодного безразличия, которое позволяет, не дрогнув, посылать людей на смерть во имя некой необходимости – другими словами, действовать «на войне как на войне». Я всегда жил с мыслью, что причинить смерть кому бы то ни было совершенно непростительно.

Я всего лишь специалист по биоинформатике. Самый агрессивный жест, какой я себе в жизни позволил, – однажды легонько стукнул кретина, который толкнул мою сестру в очереди. Кстати, этот порыв отваги стоил мне здоровенного фингала под глазом.

Поискать доказательства в памяти Нод-2 было моей идеей. Использовать атамидских мудрецов как носителей, чтобы достичь нужной частоты, было моей идеей. А значит, именно мои гениальные идеи убили Уз’ку. QED[41].

Как я себя ни уговаривал, как ни убеждал, что мы на войне, что множество людей уже лишились жизни и многим другим еще предстоит в свой черед сложить головы, что если бы я мог сам подключиться к Инфокосму, то совершил бы это без колебаний, – ничто из вышеперечисленного не делало трагическую ситуацию более приемлемой.

Для Тан’хема это тоже был тяжелый момент. Тем более, что Уз’ка солгал.

Тан’хем и не думал просить ученика подменить его, никакой слабости он в то утро не испытывал. Уз’ка все придумал, чтобы защитить своего старого наставника. Понимая, что попытка вторжения в черную зону грозит еще большей опасностью, чем обычно, он сказал Тан’хему, что по техническим причинам я перенес сеанс на завтра. Тот не заподозрил подвоха и воспользовался освободившимся временем, чтобы отдохнуть. А Уз’ка пришел ко мне с той ложью, о которой мы все уже знаем.

Разумеется, никто не высказал мне ни единого упрека. Не взваливай на себя чужую вину, твердили мне все, Уз’ка жертва не твоих действий, а, хоть и не напрямую, безумия крестоносцев. Знакомый припев, сколько раз я сам исполнял его.

Но в глубине души я понимал, что проблема не в этом. Мне было так паршиво, потому что я не был уверен, что действительно купился на заверения Уз’ки. Заподозрил ли я обман и притворился, что поверил, позволив ученику подвергнуться опасности вместо старого мудреца? Я и сам не знал, но сомнение по сей день терзает меня.

И все же хуже всего было не это. Хуже всего было то, что все оказалось зря.

Операция провалилась. Хотя очистка in extremis секторов памяти сработала, мы не нашли никаких следов тех переговоров, которые искали. Все, что к ним относилось, было перенаправлено во внешние запоминающие устройства, вне Инфокосма, а области, где они содержались, полностью переформатированы. Очевидно, те, с кем мы имели дело, поняли, что черные зоны не на сто процентов защищены от взлома, и страх толкнул их на крайнюю осторожность. Меня бесила бесполезность принесенной жертвы. Эти сволочи подумали обо всем.

И в довершение провала, срочное скачивание выставило наше прикрытие на всеобщее обозрение. Все хакерские программы, которые мы использовали до сегодняшнего дня, безвозвратно спалились. Придется все начинать с нуля.

Когда Тан’хем пришел повидать меня, то обнаружил меня в полном упадке духа. Старый атамид уселся рядом и просидел так долгие минуты, глядя куда-то вдаль. Он не подумал ни слова. Да этого и не требовалось: исходящее от него эмоциональное поле было красноречивее любых речей. Он был вдвойне в отчаянии – и из-за смерти Уз’ки, и из-за неминуемого кровопролития, которое мы оказались не в силах предотвратить. Потому что не оставалось сомнений, что доказательства, которые мы искали, отныне для нас недоступны. Мы никогда их не найдем. Моя идея отжила свое.

Когда Танкред узнал, что мы сложили оружие, то опечалился, но, как мне кажется, он в любом случае и не возлагал излишних надежд на наши попытки. Если бы мы преуспели, он был бы счастлив. То, что мы проиграли, никак не отразилось на его решимости.

Он сообщил мне, что для того, чтобы присоединиться к нам, племена сейчас передвигаются днем и ночью. Через несколько дней атамидские войска сравняются численностью с армией крестоносцев.

На горизонте все четче вырисовывалось сокрушительное столкновение. Отныне ничто не могло уберечь ни людей, ни атамидов от готовящейся чудовищной бойни.

XII

6 марта 2206 ОВ

7:33

Всю ночь над палатками завывал ветер, неся с собой град песка, и звук его не могли заглушить даже войлочные крыши. Ветер раскачивал столбы, как бы глубоко они ни были врыты в землю, и порой откидывал закрывающее вход полотнище, чтобы грубо ворваться внутрь убежища и перебудить его обитателей. Всю ночь он без устали бушевал, ревел, громыхал, так что все проклинали его за то, что он лишил их сна, столь необходимого перед приближением решающего дня. И, несмотря ни на что, утром, когда огромная армия снова зашевелилась, он все еще был здесь. Проклятия не изгнали его. Он вновь стал другом, который, неосмотрительно потревожив в час отдыха, теперь пытался принести извинения и вместо того, чтобы вернуться в породившие его пещеры и передохнуть, составлял компанию своим братьям по оружию.

Как бы в подражание неугомонному другу, который всю ночь не давал им покоя, атамидские войска тоже поддались лихорадочному возбуждению.

Танкред, надев боевой экзоскелет, вышел из палатки и двинулся вперед. Царящее вокруг волнение, казалось, едва его затрагивало. Суетящиеся бесшипники или атамидские воины, торопливо возвращающиеся в свои отряды, задевали его, иногда толкали, поднимали облака пыли, которые тут же уносило неутомимым ветром, но нормандец не обращал на них внимания. Размеренным шагом, неспешно, будто в замедленной съемке на мельтешащем фоне, он шел к своему першерону, явно отказываясь поддаваться всеобщей лихорадке. Он сосредоточился на стоящей перед ним задаче, направив все свои мысли к единственной цели, единственному устремлению: совсем скоро он потребует победы у богов войны.

Танкред будто не слышал стоявшей над лагерем разноголосицы. Да он и не мог слышать, потому что в его собственном сознании царил невероятный шум. К завываниям сомнений примешивались стенания чувства вины. Он сделал все, чтобы это сражение состоялось, однако оно оставалось последним, чего бы ему хотелось.

Но отступить уже было невозможно. Очень скоро ему предстоит столкнуться с реальностью воплощения плана, который он вынашивал на протяжении месяцев. Очень скоро начнут погибать люди, как следующие за ним, так и противостоящие ему.