тут выступает Карл Великий с составленным для этого случая теологическим сочинением, так называемым «Libri Carolini»,[125] направленным против иконопочитания. По этому сочинению, иконам нельзя поклоняться, нельзя перед ними возжигать свечей; изгонять их незачем, употребление или неупотребление их не имеет никакого значения; Никейский собор несправедливо подвергает анафеме тех, кто не признает икон.[126] На первый раз кажется, будто бы в этом трактате является новая постановка вопроса об иконопочитании – но не теологические интересы руководили составителями; этим оружием воспользовались, потому что оно полезно было в данных политических обстоятельствах. Извлечения из этих Libri Ангильберт принес папе. Положение Адриана было чрезвычайно трудное, но он еще твердо стоял на своем и не поддавался Карлу. Король же продолжил свою борьбу. В 794 году он созвал во Франкфурте собор, который блеском и числом членов мог поспорить с Никейским. На нем были отвергнуты постановления Никейского собора; представители от папы должны были дать тоже свое согласие, хотя несколько лет тому назад подписали прямо противное. В факте созвания этого собора видна политическая подкладка дела; Карл считает Никейский собор не вселенским, потому что на нем не было представителей от франкского духовенства, и противопоставляет свой собор. Без сомнения, тут немалую роль играли политические интересы дня, спор из-за нижнеитальянских владений и т. и., но сюда примешивался интерес более общий.

В этом протесте против права созывать вселенский собор, в попытке противопоставить свой собор – видно уже притязание Карла на равенство с константинопольским императором, и в этом заключается всемирно-историческое значение их отношений и их полемики. Замечательно положение папы: он не смеет возвысить голоса, он должен признать за королем решающий голос в церковных вопросах, и так держал себя смелый и требовательный Адриан! Очевидно, могущество Карла достигло своего апогея. На требование Карла объявить императора еретиком папа отвечает: «Постановления собора правильны, и греки приняли их, дабы вернуться в лоно церкви; как предстану я перед Судьей, если ввергну обратно в погибель столько христианских душ?» Но вместе с тем он находит возможность извернуться и кончает письмо такими словами: «Я буду увещевать императора, чтобы он возвратил св. Петру все его земли (земли в южной Италии и Солунской области), которые он отнял; если он откажется, то я объявляю его еретиком».12 Таким образом, папа в угоду Карлу думает о том, как бы снова расстроить мир, только что наступивший после 50 лет раздоров; очевидно, всем заправляла воля Карла, а волей этой управляла мысль об императорском достоинстве задолго до коронования в 800 году, как думают многие.

Провозглашение Карла императором естественно связалось с итальянскими делами 795–800 годов. По смерти Адриана (795 г.), одна партия выбрала Льва III.13 Другая партия, в том числе родственники Адриана, воспротивились этому выбору. Лев искал помощи у Карла Великого: тотчас по избранию он послал ему ключи от гроба св. Петра и богатые дары. Карл милостиво принял все, но при том уже совершенно ясно высказал свое притязание на решающий голос в делах церкви; это видно из тона его увещаний, обращенных к папе. Вскоре в Риме произошли междоусобия;14 противники Льва схватили его во время крестного хода, заперли в тюрьму и будто бы ослепили его. Впоследствии говорили, что папа прозрел чудом; сторонники Льва, а за ними и он сам явились в Падерборн к Карлу, туда же явились и противники избрания. Карл признал Льва папой, но обещал приехать в Рим, чтобы самому разобрать это дело. В 800 году он исполнил обещание: в ноябре явился в Рим как судья; впервые выпадала такая роль на долю германского короля. Насколько современники признавали за Карлом право на такую роль, видно из письма Алкуина к Карлу, написанного в 799 году; там, между прочим, сказано: «До сих пор было три высших власти в мире: величие апостольское, управляющее седалищем Петра, князя апостольского, через своего наместника; затем величие императорского могущества второго Рима; всюду известно, как нечестиво свержен правитель этой империи, не чужими и не врагами, а своими согражданами. Наконец, королевская власть, в которой дал нам Вас Господь Иисус Христос, Вас, самого сильного, самого мудрого, самого уважаемого владыку. Таким образом, в тебе вся надежда на спасение церкви Христовой».15 Для разбора дела папы Льва III назначили комиссию, в которой должны были участвовать прелаты и некоторые из светских вельмож. Но духовенство отказалось от такой обязанности, говоря, что они не имели никакого права являться судьями первосвященника, поставившего их на должности. Отказ этот поставил короля в затруднительное положение, из которого вывел его сам папа. По франкскому обычаю он принес очистительную присягу вместе с двенадцатью соприсяжниками; в этой присяге он выразил, что вследствие возведенного на него обвинения он по своей собственной воле, не принуждаемый никем, от чистого сердца приносит присягу; но пусть из этой присяги, данной добровольно, никто не выведет заключения о том, что может судить папу. Лев III был оправдан – противники подверглись осуждению.

Карл оставался несколько недель в Риме; 25 декабря, в день Рождества Христова, совершилось знаменитое событие. Карл, в сандалиях и хламиде римского патриция, отправился в базилику св. Петра на торжественное богослужение. Когда кончилось чтение Евангелия, папа встал, приблизился к Карлу, который склонил голову перед высоким алтарем, и в виду всех возложил на голову вождя германцев диадему Цезарей, а затем сам склонился перед ним в знак покорности. Церковь загремела восклицаниями толпы: «Carolo Augusto, a Deo coronato, magno et pacifico imperatori viva et victoria!» – Карлу Августу, коронованному Богом, великому и миротворному императору, жизнь и победа! Восклицания эти соответствуют официальному титулу византийского императора, например: «Imperator Caesar Justinianus – pacificus, pius, perpetuus, augustus» и тому подобное. Таким образом ознаменовалось с внешней стороны это знаменитое событие.

Отметим некоторые частности, относящиеся к нему и могущие уяснить нам внутреннюю сторону его. В доказательство того, что это событие не было подготовлено самим Карлом, приводят обыкновенно то место из биографии его, написанной Эйнгардом, в котором последний передает слова, слышанные им от самого короля, что событие было для Карла неожиданностью и что если бы он мог его предполагать, то, несмотря на великий праздник Рождества Христова, не отправился бы в базилику.16 Заподозрить биографа во лжи мы не имеем никакого права, тем более что в то время, когда он писал, уже не существовало никаких причин оправдывать Карла и выставлять его действия в ложном свете. Итак, с одной стороны, коронование представляется как неожиданность для Карла; с другой стороны, говорят, что еще при свидании в Падерборне было об