Тарковский был профессионалом высшей марки и находил выход из любой ситуации. Он мог переделать мизансцену, найти другую точку для камеры, другой ракурс или другое решение, если это не получалось по производству. А Ларисе Павловне казалось, что мы делаем не все, не так, или вообще чего-то не хотим делать. Она была достаточно умна, хитра, прекрасно умела внедрить свою мысль и провести свою линию — очень твердо и настойчиво. А ее настраивал Араик, который в производстве был полный нуль, но оказался ловким и изворотливым интриганом. Он накручивал Ларису, а она уже шла к Андрею. И началось что-то невообразимое.

Я сначала не понимала, в чем дело, — это был незнакомый и другой Андрей. Раздраженный, злой, совершенно не похожий на того, к которому я привыкла. Это было неожиданно и от этого особенно тяжело. Потом ситуация стала критической — работать стало просто невозможно. Надо было положить конец этому безумию. Либо выгнать Араика, либо самой уходить с картины.

Я пошла к Олегу Александровичу Агафонову — заместителю генерального директора «Мосфильма» по производству. К Тарковскому и ко мне он относился очень благожелательно и помогал нам больше, чем все остальные. Я попросила совета: «Что мне делать? Лариса постоянно вклинивается в работу и делает ее попросту невозможной». И Агафонов мне сказал: «Дорогая Сашенька. Запомни одну вещь: ночная кукушка всегда перекукует дневную. Делай свое дело так, как будто это тебя не касается. После всего, что уже произошло на картине, другого директора такого уровня, как ты, ему все равно не найти. А этого, ее советчика нужно немедленно убрать. Иначе он не даст вам работать».

Поддержка Агафонова меня успокоила. Я твердо поставила перед Андреем вопрос: «Или я, или Араик. Если будет он, я вынуждена буду уйти». И в качестве компенсации, предложила сделать Ларису вторым режиссером. Что и было сделано, хотя оказалось совсем не просто. Никто из мосфильмовского руководства не собирался делать ее вторым режиссером. Для этого мне пришлось снова ехать в Москву на прием к Сизову и уговаривать его разрешить эту ситуацию. Я объяснила ему, что у нас прекрасная профессиональная группа, есть два очень опытных ассистента, и фактически мы можем работать без второго режиссера. Сизов меня внимательно выслушал и пошел на это.

Главная цель была достигнута — я избавилась от самой неприятной помехи в работе — от Араика. Правда, избавившись от него, я получила на свою голову Ларису Павловну в еще большей степени. Но у меня уже было иное положение. И когда с ее стороны снова начались интриги, я доходчиво объясняла Ларисе, почему я права, и старалась привлечь ее на свою сторону. Конечно, это было совсем не просто, и многое давалось через невероятные препоны. То, что можно было сделать очень легко, приходилось осуществлять какими-то сложными, неудобными и иногда даже неприятными путями. Вот так выстраивался психологический контекст, в котором приходилось работать. Иногда для того, чтобы процесс шел нормально, как намечалось, приходилось прикладывать сверхчеловеческие усилия.

Марианна Чугунова и я ничего не знали об этой стратегии по обезвреживанию Ларисы Павловны и нейтрализации ее фаворита Араика. Это решение Тарковский, Демидова и Лариса Павловна держали в секрете. Мы с Чугуновой до завершения съемок продолжали работать ассистентами, выполняя также работу второго режиссера. Зарплату за это получал Араик.

Двадцать восьмого мая в Гомеле, во время поездки для встреч со зрителями, от второго инфаркта скончался актер Вацлав Дворжецкий, сыгравший в «Солярисе» роль Бертона. За пять месяцев до этого он перенес инфаркт, но не придал этому серьезного значения и не прекращал работы. Он был на семь лет моложе Тарковского. Ему исполнилось всего 39 лет. Андрей Арсеньевич воспринял эту смерть как предупреждение ему самому. Он стал еще более задумчив и замкнут.

Тридцатого мая Генеральной дирекцией принят постановочный проект и утверждены места натурных съемок: Таллин, Запорожье, Москва[478]. Запорожье добавлено в список ради увеличения сметных денег. Снимать там не планировалось.

К концу мая, как предсказывал академик Бураковский, Тарковский более или менее поправился, хотя здоровым себя еще не чувствовал. Доктор рекомендовал Андрею Арсеньевичу продолжить лечение в хорошем санатории. Николай Шишлин[479] организовал ему путевку в санаторий ЦК КПСС «Подмосковье» с высококвалифицированными врачами и прекрасными условиями. Необходимость лечения вынудила студию отодвинуть съемки еще на месяц.

В начале июня Тарковский отправился в санаторий. Супруга режиссера после инфаркта мужа вместе с Араиком пребывала в Мясном. Иногда туда вызывали Рашита, чтобы ускорить реконструкцию и обустройство сельского дома Тарковских. Рашит безропотно ехал и, не жалея сил, обустраивал.

Андрею Арсеньевичу не понравилось в цековском санатории. Он потом жаловался на скуку и безликость отдыхающих со средним возрастом в 60 лет, их опасливое стремление держаться подальше от него, саркастически называя их «слугами народа». Летом, во время съемок, вспоминая о пребывании в санатории, он с саркастической улыбкой цитировал песню Александра Галича:

Старцы в чесанках с галошами спали

Прямо в холле, как в общественной спальне.

Я неслышно проходил: «Англичанин!»

Я «козла» не забивал: «Академик!»

И звонки мои в Москву обличали:

«Эко денег у него, эко денег!»

Но нынешние «слуги народа», говорил Тарковский, совсем не те, что «старцы» во времена Галича. Руководящие товарищи очень обуржуазились. Питались по высшему разряду, были упитанны, самодовольны, завистливы, жадны и подозрительны. Чувствовали себя элитой общества. И стучали — не только в домино.

2 июня . Письмо АН — БН: Последние платежи за «Сталкер» пока еще проходят через бухгалтерию. Тарковский сказал, что переведут нам в ближайшем будущем.

В какой-то момент, предшествующий оплате сценария, Ларисе Павловне Тарковской пришла гениальная по простоте мысль: если над сценарием работают Стругацкие и Тарковский, несмотря на то что братьев двое, в творческом плане они выступают как нечто единое. Отсюда родился безупречный по ее логике силлогизм — деньги за сценарий должны делиться не на три части, а на две. Тарковский согласился с ее аргументами. Братьям Стругацким выдвинули требование пересмотреть первоначальную договоренность. С Аркадием это могло пройти, но в этом тандеме был и Борис — более крепкий орешек. Он попросту отверг эту хитроумную уловку. Что, конечно, не улучшило отношений сценаристов с режиссером, а уж тем более с его женой. Тарковскому пришлось делить гонорар на троих. Возмущение Андрея Арсеньевича нашло отражение в «Мартирологе»: «Аркадий Стругацкий оказался мелочным и расчетливым. Бог с ним совсем»[480].

Тарковский и до этого