При съемках в этом месте приходилось быть особо внимательными, так как поверхность, покрытая водорослями и мхами, по которой мы все ходили, была очень скользкой, можно было упасть прямо на обломки бетона и металлических конструкций в бурлящей воде. Пиротехник Геннадий Степанов поскользнулся на залитых водой водорослях. Падая, успел ухватиться за какую-то железку и удержался, но выронил портативную рацию, которую держал в руках. Ее мгновенно смыло водяным потоком, и она навсегда исчезла в клокочущей пучине. Потом я писал вместе с ним объяснения для различных инстанций, которые подозревали нас в том, что мы продали эту радиостанцию. Объяснение, что человек спасал свою жизнь и наверняка бы погиб, если бы не выпустил рацию, представителей органов как-то не убеждало.

На второй электростанции, там, где были плотина и водохранилище, пришлось совершать какие-то немыслимые поступки. Туда мы перешли, закончив съемки на первой электростанции. Рашит невероятными рискованными усилиями понизил уровень воды в этом огромном водохранилище.

* Рашит Сафиуллин: В первый год лето было не очень дождливое, и уровень воды в водохранилище над плотиной был невысок. Наши персонажи ходили там по щиколотку в воде. А когда мы приехали в 1978 году, уровень воды над плотиной оказался гораздо выше. Сверху валил такой мощный поток, что невозможно стоять, сшибало с ног мгновенно, такой напор. Ни камеру поставить нельзя, ни актер пройти не сможет. Там были затворные щиты — заслонки из деревянных брусьев толщиной со шпалу, которые когда-то поднимались на мощных винтах с резьбой. Но эти щиты так заржавели, спеклись, срослись с плотиной, что ни вытащить, ни поднять их невозможно. А Андрей Арсеньевич распорядился: «Чтобы вода была артистам по щиколотку». Как это сделать?

Возникла идея взорвать плотину. Не всю, а только небольшую часть, чтобы освободить эти затворные щиты и понизить уровень воды. Директор с пиротехниками уже начали переговоры о том, чтобы привезти туда взрывчатку. Оказалось, что в Прибалтику взрывчатку ввозить нельзя. Нужно было специальное разрешение, чуть ли не министра обороны. И дирекция стала уговаривать меня, чтобы я сказал Андрею Арсеньевичу, что это сделать вообще невозможно. А я хотел это все-таки сделать. Затворные щиты когда-то двигались в пазах в теле плотины. Мы решили попробовать оторвать от них брусья по одному. Стали бросать туда якоря, чтобы зацепить брусья, но там такой напор воды и такое стремительное течение, что эти якоря улетали вместе с водой. Никакие крюки и багры не зацеплялись. Осталось единственное решение: самому спуститься в водопад. Мы опустили туда сварную железную лестницу, и я стал спускаться. А вода относит меня потоком в сторону вместе с лестницей. Наконец, я сумел попасть в воздушное пространство под водопадом. Я стал забивать крюки в брусья. Но чтобы забивать, для удара нужен замах, а над головой водопад, и топор отлетает назад вместе с водяным потоком. В конце концов, с превеликим трудом я забил эти крюки, подцепил к ним железные тросы, и мы стали тянуть их кверху лебедкой. И вот, трос натягивается все сильнее, вот-вот сейчас этот брус пойдет, но тут лебедка сломалась и тросы порвались. Пришлось доставать более мощную лебедку, я опять лазал под водопад и закреплял более толстые металлические тросы.

Это было чрезвычайно, ужасающе опасно.

* Рашит Сафиуллин: Андрей Арсеньевич увидел, что делают на плотине два сумасшедших типа, и запретил все это немедленно. Если бы кто-то погиб, а это было вполне вероятно, администрацию, а может и Тарковского, посадили бы в тюрьму за нарушение техники безопасности. Один псих опускается в водопад с топором, тросом и крюками, другой сверху его страхует и работает на лебедке. Мы все же несколько брусьев — три или четыре — сумели вырвать оттуда. И вода из водохранилища сошла, и через несколько дней актерам стало по щиколотку. И я, слава богу, не свалился в водопад.

Мы водохранилище опустошили ровно настолько, насколько нам было нужно. Это еще одно чудо, которое нам удалось. Я только потом понял, что все время был на грани смерти. И наверняка бы погиб. Но пока я это делал, не было никакого страха. Только ярчайшее желание сделать. Конечно, это уже психопатия и фанатизм.

Мы были убеждены, что должны делать все для фильма, даже если это требовало неразумной отваги и пренебрежения техникой безопасности. Мы все были психопатами и фанатиками, хотя и в разной степени.

После ухода Писателя и Сталкера в «сухой тоннель» идет монтажная перебивка — крупно: раскаленные угли, лежащие среди текущей воды. Именно об этом эпизоде говорил Константин Лопушанский, вспоминая первый год съемок. Теперь он снимался иначе. Камера панорамирует по кафельным плиткам, среди водорослей и тины, видит под водой шприц, крышку от любимого Тарковским бикса, Т-образную железку, растрепанную тетрадь с какими-то таблицами. Это как бы часть среды, увиденной Писателем и Сталкером в «сухом тоннеле».

После «сухого тоннеля»

Общий план. Отъезд камеры. Среди развалин сидит Профессор, жует бутерброд и запивает его кофе из термоса. Перед ним горит маленький костер, пролетают клочья тумана. Небольшая панорама вправо, медленный отъезд. Писатель и Сталкер выходят из темного проема и, обнаружив Профессора, понимают, что они шли вперед, но оказались в том же месте, где уже были. Сталкер видит над выходом старую гайку — знак опасности, подвешенный когда-то Дикобразом, предлагает выждать. Мы видим раскрытый рюкзак Профессора и блестящий цилиндрический предмет рядом с ним. Внимание на нем не акцентируется. Сталкер спускается вниз, едва не наступив на цилиндр, и уходит вправо. Писатель уходит вниз влево. Профессор убирает припасы (не предлагая никому из попутчиков), прячет цилиндр в рюкзак, выплескивает остатки кофе в костер и выходит из кадра.

Средне-общий план. Писатель, ушедший с сухого места, укладывается на болотных кочках среди грязи и воды и ехидно задирает Профессора. Профессор устраивается поудобнее у стены плотины.

Средне-общий план. Сталкер ложится между водопадом и лужей с торчащими из нее огромными деформированными ржавыми болтами.

Средне-общий план. Камера снова на Профессоре. Писатель за кадром продолжает его поносить: «И тут появляется Профессор, весь в белом и объявляет: „Мене, мене, текел упарсин!“»

Фраза насчет «весь в белом» подозрительно напоминает высказывание Тарковского в адрес Рерберга за год до этого.

Я много думал, почему Тарковский во время отдыха персонажей в «Зоне» старался уложить их в воду, тогда как рядом были сравнительно сухие места. Возможно, режиссер хотел передать