эти случайно дошли до ушей Бао-юя и Дай-юй. Прежде им никогда не приходилось слышать, что «судьба всегда сводит людей, которые враждуют друг с другом», и сейчас они погрузились в глубокое размышление, стараясь понять заключенный в этих словах смысл, и невольно на глаза их навернулись слезы.

Но они так и не виделись друг с другом: Дай-юй в «павильоне реки Сяосян» плакала, обратив лицо к ветру, а Бао-юй во «дворе Наслаждения розами» вздыхал, глядя на луну. Недаром говорится, что «люди могут находиться в разных местах, но в душе их живет одно и то же чувство».

Пытаясь как-нибудь успокоить Бао-юя, Си-жэнь говорила ему:

– Во всяком случае, если кто виноват в этой ссоре, так только ты. Прежде стоило тебе услышать, что кто-либо из слуг не ладит со своей сестрой или муж ругает жену, ты обзывал таких мужчин дураками, говорил, что у них нет никакого сочувствия к женщине. Почему же ты сам стал таким? Завтра пятое число, кончается праздник, и если вы будете дуться друг на друга, бабушка еще больше рассердится и никому из нас не будет покоя. Послушайся меня: смири свой гнев, попроси у сестрицы прощения, и все уладится. Разве так не будет лучше для самого тебя?

Бао-юй колебался – последовать ли ее совету.

Если вы хотите узнать, что произошло в дальнейшем, прочтите следующую главу.

Глава тридцатая, повествующая о том, как Бао-чай воспользовалась исчезновением веера, чтобы сделать два колких замечания, и как погруженная в свои мечты Чунь-лин чертила на песке иероглиф «роза»

Следует сказать, что Линь Дай-юй после ссоры с Бао-юем почувствовала раскаяние, но она никак не могла найти повода для примирения и поэтому весь день оставалась печальной, словно что-то потеряла.

Цзы-цзюань прекрасно понимала ее состояние и мягко упрекала:

– Вы вели себя с Бао-юем немного легкомысленно, барышня. Это можно было бы простить тому, кто не знает его характера. Неужели вы не помните, что он уже несколько раз скандалил из-за этой яшмы?

– Тьфу! – разозлилась Дай-юй. – Тебя, наверное, кто-то подослал отчитывать меня! В чем же мое легкомыслие?

– Почему вы ни с того ни с сего изрезали шнурок с бахромой? – продолжала Цзы-цзюань. – Разве это не доказывает, что Бао-юй виноват лишь частично, а вы почти полностью? Он всегда прекрасно к вам относится, и все ссоры и размолвки происходят лишь потому, что вы всякий раз капризничаете и стремитесь неправильно истолковать любое его слово.

Дай-юй хотела было возразить, но в этот момент раздался стук в ворота. Цзы-цзюань прислушалась и с улыбкой сказала:

– Так может стучать только Бао-юй. Несомненно, это он пришел просить прощения.

– Не открывай! – крикнула Дай-юй.

– Вот и опять вы, барышня, не правы, – заметила Цзы-цзюань. – День сегодня жаркий, солнце так и припекает, и ему может стать дурно. Неужели вы допустите?

С этими словами она вышла из дома и отперла ворота. Это действительно оказался Бао-юй. Приглашая его войти, Цзы-цзюань говорила:

– А я-то была уверена, что вы больше никогда не приблизитесь к нашему дому! Кто бы мог подумать, что вы явитесь так неожиданно!

– Вы всегда способны из пустяка делать целое событие! – улыбнулся Бао-юй. – Почему это я вдруг без всякой причины перестану приходить? Даже если я умру, моя душа по сто раз в день будет являться сюда! Как сестрица, поправилась?

– Телом поправилась, а душой нет, – ответила Цзы-цзюань. – Все еще сердится.

– Понимаю, – кивнул Бао-юй. – И зачем только ей сердиться!

Он вошел в комнату. Дай-юй лежала на кровати и плакала.

Надо сказать, что всего лишь мгновение назад Дай-юй не думала плакать, но при появлении Бао-юя у нее вдруг снова стало тяжело на душе, и она не заметила, как из глаз ее полились слезы.

– Как ты себя чувствуешь, сестрица? Выздоровела? – с улыбкой спросил Бао-юй, приблизившись к кровати.

Дай-юй стала утирать слезы. Бао-юй осторожно присел на краешек кровати:

– Я знаю, что ты на меня сердишься, но я все же пришел к тебе, чтобы не давать никому повода думать, будто мы поссорились. Ведь если б они пришли нас мирить, разве им не показалось бы, что мы ведем себя как совершенно чужие, посторонние друг другу люди? Если хочешь, лучше бей, ругай меня, делай со мной что угодно, но только не будь ко мне равнодушной!

За этой тирадой последовали возгласы: «милая сестрица», «дорогая сестрица».

Сначала Дай-юй решила не обращать на Бао-юя внимания и ничего не отвечать ему, но, когда она услышала слова «не давать никому повода думать, будто мы поссорились» и «ведем себя как совершенно чужие, посторонние друг другу люди», она вдруг почувствовала, что она для Бао-юя дороже всех девушек на свете, и снова заплакала.

– Не нужно утешать меня! Больше я не посмею дружить с вами, второй господин, – промолвила она. – Можете считать, что я уехала отсюда!

– Куда же ты можешь уехать? – с улыбкой спросил Бао-юй.

– Домой.

– И я с тобой, – заявил Бао-юй.

– А если я умру?

– Тогда я стану монахом.

При этих словах Дай-юй опустила голову и произнесла:

– А я-то думала, что ты скажешь, будто тоже захочешь умереть! Ну зачем ты болтаешь глупости? Ведь у вас в семье много сестер: и старших, и младших. Сколько же жизней тебе нужно иметь, чтобы становиться монахом после смерти каждой из них? Нет, я всем расскажу, что ты говоришь.

Бао-юй понял, что сказал лишнее, но раскаиваться было поздно. Он покраснел от смущения и опустил голову. Хорошо, что в комнате никого не было и никто не слышал их разговора!

Возмущенная Дай-юй бросила взгляд на Бао-юя. Больше она ничего не могла произнести. Потом, заметив, что Бао-юй весь побагровел, она с силой ткнула пальцем ему в лоб и с укоризной сказала:

– Эх ты! Такой…

Но тут же снова вздохнула и принялась утирать платком слезы.

Когда Бао-юй шел сюда, душа его была переполнена чувствами, которые он хотел открыть Дай-юй, но сейчас он сказал не то, что следовало, и очень об этом сожалел. А когда Дай-юй ткнула его пальцем в лоб, вздохнула и заплакала, он тоже расстроился и сам невольно заплакал. Ему захотелось вытереть слезы, но оказалось, что он забыл захватить с собой платок, и ему пришлось утираться рукавом.

Дай-юй, хотя и плакала, но все же одним глазком искоса следила за Бао-юем; заметив, что он вытирает слезы рукавом своей новенькой рубашки из светло-коричневого тонкого шелка, она, прижимая рукой платочек к глазам, другой рукой схватила лежавшую на подушке шелковую косынку и бросила на грудь