Искушенная в такого рода делах, Екатерина обращается к своему верному Гримму. Она просит Гримма как-нибудь этак, ну, сделать там что-нибудь, в Париже видней. Верный Гримм из-под руки обращается к тому, к другому, к третьему знатоку разного рода интриг. На Пьера Огюстена со всех сторон наседают весьма влиятельные, весьма значительные персоны, без которых в своих бесчисленных предприятиях ему было бы нелегко обойтись. Пьер Огюстен отступает. Пьер Огюстен обещает кое-что опустить из сиятельных излияний в адрес Вольтера, кое-что позаклеить в уже отпечатанном тексте, даже, если понадобится, задержать выходом попавший под сомнение том.

Потери, утраты, но и от Екатерины удается отбиться. Ей на смену приходит его собственный распорядитель работ Летелье. Этот весьма молодой человек, честолюбивый и энергичный, не имея пока что опыта жизни, слишком рьяно берется исполнять свои довольно расплывчатые обязанности, которые требуют от него не столько рьяного натиска и броска, сколько деликатности, ловкости, умения ладить с людьми. Не успев разобраться в сложнейших тонкостях типографского дела, он слишком круто берется командовать наборщиками и метранпажами, этими истинными читателями, редкими книголюбами, настоящими аристократами среди пролетариев умственного труда, умеющими постоять за себя не столько примитивными забастовками, сколько разного рода подвохами, чувствительными, однако не видимыми для неискушенного глаза. Другими словами, в типографии приключаются безобразия, грозящие если не остановить всё издание, то растянуть его на добрую сотню лет.

Пьер Огюстен уже привычной к подобным штукам рукой хватает перо и дает наставления молодому энтузиасту, способные сделать из него удачливого дельца, если только молодой энтузиаст окажется достаточно сообразительным для того, чтобы поразмыслить над ними. В частности, он ставит в пример невинному Летелье знаменитого финансиста и министра Неккера и себя самого:

«Именно эта прямолинейная надменность и погубила только что мсье Неккера. Человек может быть одарен самыми большими талантами, но как только он станет кичиться своим превосходством перед теми, кто ему подчинен, эти люди превращаются в его врагов, и всё летит ко всем чертям, хотя вроде бы никто ни в чем не виноват. Из всего этого Вы должны заключить, что я, как человек умеренный, мирный и осмотрительный, могу служить для Вас примером того, как надо обходиться с людьми. И было бы желательно весьма и весьма, чтобы каждый мог сказать о Вас то же самое, что Вы всегда, я надеюсь, будете иметь основание говорить, ибо к этому я приложу все усилия, о Вашем слуге и друге Кароне де Бомарше».

Ну, кто же не жаждет быть истинным другом Пьера Огюстена Карона де Бомарше, в особенности если это молодой человек, ещё только начинающий жизнь? У Летелье хватает ума и характера прислушаться к его неглупым советам. Необдуманное высокомерие с подчиненными мало-помалу смягчается, поздней исчезает совсем. В типографии воцаряется должный порядок. Машина продолжает действовать с безукоризненной точностью и без остановок. Том выходит за томом, на радость тому, кто эту машину основал, завел и пустил в ход.

Однако от всей души он радуется чуть ли не в одиночестве. С нелицемерным сожалением нужно сказать, что и самые великие умы заблуждаются, когда посвящают всё свое время в сущности пошлым интересам скоропреходящей минуты. Мало того, что время Вольтера скоро прошло и мыслящие умы уже корпят над иными, такими же пошлыми интересами такой же скоропреходящей минуты. К несчастью всех прошедших, настоящих и будущих почитателей фернейского патриарха его первоклассный ум, извращенный тщеславием, произвел на свет слишком много бабочек, мотыльков, однодневок, которые умирают спустя несколько часов после того, как они явились в печати и пошли по рукам.

Короче говоря, Пьер Огюстен, напрягая силы, растрачивая энергию, швыряя громадные деньги, воздвигает нерукотворный памятник горячо любимому отцу Просвещения, но к этому памятнику слишком немногие прокладывают тропу, из чего следует, что основателю этого памятника грозит разорение.

Пьер Огюстен не сдается, потому что не умеет сдаваться. В добавление к придуманной лотерее, в которой может принять участие каждый подписчик чуть ли не с полной гарантией выигрыша, он учреждает медаль, которой грозится награждать самых ретивых из своих покупателей. То есть, говоря по-русски, бьется как рыба об лед.

Всё напрасно. Издание сочинений Вольтера поглощает приблизительно такую же несообразную уйму средств, как и американская революция, и с тем же громадным эффектом, но безвозвратно, точно корова слизала их языком.

Однако какие тут деньги, какая тут может завестись речь о пошлых деньгах, когда на его долю выпадает ещё одна высокая честь выдающегося, незабываемого деяния, не говоря уж о том, что страстные усилия этого бесконечно влюбленного человека спасают многие и многие рукописи, черновики и заметки Вольтера от расхищения, забвения или тлена.

Кажется, он вертится волчком и не имеет минуты свободного времени, взвалив на свои плечи американскую революцию и памятник незабвенному отцу Просвещения, два предприятия и по отдельности малоподъемные для одного человека. Однако Пьеру Огюстену маловато и этих двух нош.

У него всё ещё находятся силы и время, чтобы улаживать дела, устраивать нужды близких друзей. По правде сказать, именно близких, задушевных друзей у него очень мало, как извечно приключается с выдающимися людьми, зато какие это друзья! Всё оригинальные, своеобычные личности, скучать не дают, будь хоть день, будь хоть ночь на дворе.

Так, однажды, умудрившись застать его дома, дергает ручку звонка, подобно несравненной Мари Терез де Виллермавлаз, средних лет принц, Карл де Нассау-Зиген. Отец его немец, мать подвернулась французская подданная, сам авантюрист чистейшей воды, тоже наделенный гигантской энергией, правда, большей частью физического, направленного на телесные повреждения действия, очень неглупый, но отчего-то не желающий утомлять себя теми трудами, которые требуют расхода энергии умственной. Ему бы всё больше подраться, ввязаться в сражение, а поскольку драки и сражения, к счастью невинных жертв его буйства, случаются все-таки редко, ему по душе устроить грандиозный кутеж, картеж или иное, но непременно шумное безобразие.

Пятнадцати лет принц Карл вступает во французскую армию, под командованием Луи Антуана де Бугенвиля совершает кругосветное плавание, во время которого, для рассеянья скуки, вступает в рукопашный бой с тигром, невинным страдальцем, что дает ему громкое прозвище победителя чудовищ. В течение пяти лет он покрывает себя такой воинской славой, что в двадцать лет его производят в полковники, и такой светской славой прожигателя жизни, что он становится одной из самых сомнительных личностей Франции, и это в те распутные времена, когда сомнительными похождениями никого нельзя удивить.

Нетрудно предвидеть, что этот авантюрист, полунемец-полуфранцуз, такой же горячий патриот Франции, каким, вступив на русскую службу и под началом светлейшего князя Потемкина получив чин генерала, станет горячим патриотом России. Этот женственный, хрупкий, застенчивый, неотразимо милый и чрезвычайно опасный тридцатипятилетний воин, соблазнитель, дуэлянт и игрок тревожит покой Пьера Огюстена единственно потому, что всей душой ненавидит Англию и англичан, и как немец и как француз.