Кажется, порок наказан и добродетель торжествует, как хочется полагать всем доверчивым, в особенности добродетельным людям, однако каким-то неисповедимым путем до сведения принца Карла доходит, что, может быть, и в самом деле наказан распространенный порок, да вот в чем беда: торжествует-то ещё более гнусный, ещё более грязный, тоже довольно распространенный порок.

Мадам Корнман, по этим сведениям, вовсе не вешается на шею смазливому Додэ де Жоссану. Этот чиновник прибывает в Страсбург синдиком короля. Усердно заботясь о приращении своих капиталов, банкир добивается от молодого чиновника кое-каких противозаконных услуг. Чиновник отчего-то сопротивляется, что чиновникам обыкновенно не свойственно, и банкир подсовывает ему в качестве предварительного презента свою молодую жену, то есть становится сводником. Естественно, после такого презента Додэ де Жоссан становится шелковым, а банкир остается вполне довольным собой и синдиком и женой.

Всем на беду, по неизвестным причинам, молодой чиновник лишается сахарной должности. Только тогда, спустя несколько лет после начала адюльтера, лишившись противозаконных услуг, банкир внезапно открывает неверность жены и отправляет её в заточение, прикарманив таким сомнительным способом её довольно внушительное приданое, что-то около трехсот или четырехсот тысяч ливров.

Эту злодейскую историю принц Карл передает королю. Людовик ХV1 тоже добр и отзывчив, но, в отличие от принца Карла, сугубо щепетилен в вопросах морали и по этой причине не может освободить несчастную мадам Корнман, все-таки виновную в прелюбодеянии. Тогда, исчерпав свои наличные, очень и очень немалые средства восстановить справедливость, как он понимает её, принц Карл, по привычке случайно, на званом обеде, под монотонный шум дешевого остроумия и пустой болтовни, вдруг передает своим случайным собутыльникам эту драматическую историю.

Судьбе оказывается угодным, чтобы среди беспечно галдящих гостей, пропустивших эту печальную историю домашнего шулерства мимо черствых сердец, оказывался и Пьер Огюстен. Не надо изощрять слишком воображение, чтобы представить себе, как глубоко поражает участь бедной узницы его печальное, одинокое сердце. Кто может подсчитать, сколько несправедливостей, сколько подлости и клеветы обрушилось и на его безвинную голову? Кто может представить себе, сколько стойкости должен был он проявить, чтобы не сгинуть посреди испытаний? Кто может выяснить, сколько энергии и ума понадобилось ему, чтобы одолеть унижения, неправедные гонения, клеветы и бедствия, которые он одолел? Кто может перечесть всех его явных и тайных друзей, которые в критический миг протягивали ему крепкую руку спасительной помощи?

Нечего говорить, что он тотчас берется за дело, может быть, тут же, на званом обеде, берется с обычной энергией и с обычным напором. Он обращается к Ленуару, лейтенанту полиции, заступившему место Сартина, с которым его, как и с Сартином, связывает тайная дипломатия и дела, и уже неделю спустя несчастная женщина получает свободу. Мало того, лейтенант полиции лично сопровождает её в родильное отделение при одном из монастырей.

Затем Пьер Огюстен является к королю. Его авторитет в вопросах политики, его услуги правительству, его красноречие неизмеримо превосходят авторитет, услуги и красноречие именитого, но, к сожалению, беспутного принца. Заодно со свободой безвинно пострадавшая мадам Корнман возвращает себе состояние, злодейски похищенное её чересчур размахнувшимся мужем. Она вновь так богата, что подлый банкир пытается с ней помириться. Возможно, поддержанная брезгливым Пьером Огюстеном и тут, оскорбленная женщина отвечает бесповоротным отказом.

Всё это, разумеется, походя, между делом, из чувства справедливости, из наслаждения дружбы, из сознания собственных сил. По-прежнему всё его время отдается Вольтеру и войне против Англии. Его волонтеры, его пушки и порох наконец приносят радость настоящей победы. В сентябре 1781 года командующий южной армией генерал Грин, сын кузнеца из Род Айленда, очищает от английских колонизаторов Южную Каролину. Девятнадцатого октября генерал Вашингтон окружает отряд Корнуэлса под Йорктауном, и английский генерал сдается американским повстанцам, несмотря на всё свое презрение к ним.

Его капитуляция в Англии производит мрачнейшее впечатление. Вопреки тому, что королевское правительство продолжает держать в восставших колониях около тридцати тысяч хорошо обмундированных и вооруженных солдат, продолжение войны представляется невозможным. Признав свое поражение, кабинет консерваторов выходит в отставку. Власть переходит к вигам, настроенным либерально. Виги формируют правительство. Премьер-министром становится глава оппозиции лорд Рокингэм. В парламенте вотируется предложение о мире с Соединенными Штатами.

Впрочем, оно проходит незначительным большинством, что сулит впереди немалые трудности. Генерал Карлтон договаривается с генералом Вашингтоном. Военные действия приостанавливаются. В Париже начинаются мирные переговоры между Англией и Соединенными Штатами, подло поправшими свои обязательства вести такие переговоры – только совместно с союзниками, то есть в первую очередь с Францией. Вержен, в свою очередь, решается на тайные переговоры с новым английским правительством о выходе Франции из войны.

Получив сведения обо всех этих мероприятиях от своих соглядатаев, высоконравственный Франклин без промедления парафирует мирный договор с Англией, даже не поставив в известность Вержена, который все-таки кормит его из французской казны. Вержен, не предвидевший такого предательства со стороны человека, который обязан Франции не только своим содержанием, но и всеми успехами в этой войне, приходит в бессильное бешенство и прерывает переговоры с кабинетом лорда Рокингэма.

Растерянный король не находит ничего лучшего, как отправить Вержена в отставку, лишь бы было на кого свалить явный провал всей своей внешней политики, но, впрочем, не умея долго сердиться, тут же поручает ему министерство финансов, которое находится в положении ещё более безотрадном, чем оставленное им министерство внешних сношений. Войну приходится продолжать, тогда как на войну отсутствую средства, безоглядно растраченные Марией Антуанеттой. Завязываются переговоры с Испанией, намечается совместная экспедиция в Канаду и на Ямайку. Во главе её должен встать адмирал д’Эстен. Понятно, что Пьер Огюстен вертится как белка в колесе, он там и здесь, он всюду должен поспеть.

И все-таки в этом водовороте событий и дел он умудряется выкраивать когда день, когда час, чтобы время от времени, но с нарастающим увлечением возвращаться к своему необыкновенно богатому замыслу. Замысел притягивает к себе, как магнит. Мысль богатая, мысль замечательная – столкнуть в единоборстве за обладание женщиной богатую и знатную глупость, защищенную доспехами привилегий, едва ли не надежней, чем защищается осажденная крепость своими рвами и бастионами, и нищий, без рода и племени ум, не находящий защиты ни в чем, кроме собственной предприимчивости, неустанной, неиссякаемой, неукротимой, как океан.

Сюжет для этого великолепного замысла рождается словно бы сам собой. Это скорее игра ума, склонного в часы отдыха ненадолго погружаться в фантазии, чем осмысленная, заранее предначертанная задача, которую, стирая пот, вздыхая и охая, исполняет трудолюбивый ремесленник.