себя, за отца своего Дайчина и племянника Монжика Ялбу. А в 1673 году дает шерть великому государю со своими братьями и племянниками Аюкай-тайша, сын Мончака и внук Дайчина. Они присягали «на своей калмыцкой вере»; причем «целовали бога своего Бурхана (т. е. статуэтку Будды) и молитвенную книгу Бичин, и четки и саблю на свою голову и к горлу прикладывали», клянясь верно служить, государское повеление исполнять и ходить войною, на кого государь укажет, а на русских людей не нападать и в полон их не брать, рыбных учугов по Волге не разорять, мурз и татар едисанских, ногайских и других от воровства унимать; с турецким султаном, кизыльбашским (персидским) шахом, крымским ханом, азовским беем, темрюками и кумыками не ссылаться и в соединении с ними не быть и так далее. Этот Аюкай впоследствии играл немаловажную роль в истории наших юго-восточных пределов.

Таким образом, калмыки, поселившиеся по сю сторону Яика, хотя и не могли, конечно, совершенно отстать от своих хищных, грабительских привычек, однако признали себя подданными московского царя и поступили, так сказать, на его службу. Другое дело было с калмыками, оставшимися по ту сторону Яика, то есть в степях Западной Сибири. Там московское господство поддерживалось немногочисленными русскими колониями, разбросанными на огромном пространстве и терявшимися посреди инородческих племен, подобно оазисам в необозримой пустыне. Подчинение одной царской воле и государственный порядок, затем культурное и расовое превосходство и, наконец, огненный бой – вот чем обусловилось это господство над разноплеменными, разрозненными, полудикими туземцами. Если и бывали с их стороны мятежные попытки и отказы платить ясак, то они довольно легко и скоро усмирялись небольшими отрядами служилых людей при помощи огнестрельного оружия. Прибытие калмыцких орд в сибирские пределы в значительной степени изменило положение дел и дало сильный толчок к новым и более опасным движениям инородческих племен. Уже в последнюю эпоху Михайлова царствования сибирские воеводы должны были напрягать имевшиеся под рукой силы, чтобы оборонить некоторые города и уезды (Тюменский, Тарский, Кузнецкий, Красноярский) от нападений хищных калмыков и соединявшихся с ними туземцев, каковы киргизы, саянские татары, телеуты и прочие. Соединенными усилиями западносибирских воевод удалось, однако, отразить этот первый калмыцкий напор. При Алексее Михайловиче калмыцко-инородческое движение возобновилось и распространилось далеко на север. Кроме калмыков, этому движению способствовали и другие сопредельные монголы.

Среди южных отрогов Саянского хребта между истоками Енисея и озером Упса находились кочевья монгольского владетеля так называемого Алтын-хана. Этот хан при Михаиле Федоровиче признал себя подручником, или вассалом, московского царя и получил от него жалованье, то есть дорогие подарки. Но, конечно, такое подчинение было чисто номинальное. Пользуясь трудными для русских обстоятельствами, Алтын-хан в 1652 году сделал вторжение в Красноярский уезд, повоевал обитавших там киргизов и тубинцев и потребовал, чтобы они платили ясак ему, то есть хану, а не русскому царю. У красноярского воеводы имелось всего 350 воинских служилых людей, которым трудно было стоять против пятитысячного монгольского полчища. Только пущенный воеводой слух о приходе к нему на помощь ратных людей из других городов заставил Алтын-хана удалиться. Но спустя лет пять сын и преемник этого Алтын-хана снова повоевал наших ясачных киргизов и татар в Томском уезде и заставил их признать себя его данниками.

Особенно сильно отразился приход калмыков на иртышских и тобольских татарах. Он оживил их воспоминания о бывшем своем царстве; некоторые татарские улусы соединились вокруг внуков Кучума и под начальством сих царевичей произвели разные мятежные попытки. Так, в 1681 году они напали на монастырь, основанный старцем Далматом на реке Исети (впадающей в Тобол), и сожгли его. В 1659–1660 годах вместе с калмыками они повоевали русские волости в Барабинской степи. По примеру татар стали бунтовать и грабить русские поселения башкиры, даже вогулы и инородцы, обитавшие на запад от Уральского хребта, то есть самоеды, мордва, черемисы, чуваши. В 1662 году мятежники взяли и сожгли Кунгур, а в 1663 году самоеды сожгли Пустозерский острог и перебили там служилых людей. В 1664 году башкиры напали на Невьянский острог и пожгли соседние деревни и монастырь. Остяки волновались и также готовились к бунту; но он не состоялся благодаря энергическим действиям русских воевод. В 1667 году калмыцкий тайша Сенга и киргизский князец Ереняк соединенными силами, хотя и тщетно, осаждали Красноярск. Томск и Енисейск также были угрожаемы, ибо ясачные тубинцы, телеуты, алаторцы бунтовали и помогали калмыкам. Однако благодаря дроблению инородцев и русской стойкости все эти восстания окончились усмирением и торжеством государственного порядка. Наиболее крупные калмыцкие тайши стали склоняться к мирным сношениям, к торговому обмену с русскими и охотно вступали в переговоры о своем подчинении московскому государю и получении от него щедрого жалованья. Такие переговоры иногда нарушались грубыми нравами и вероломством кочевников. Например, в 1673 году, то есть одновременно с подчинением московскому государю Аюкая и его родичей, Дундук, наиболее значительный тайша по ту сторону Яика, кочевавший между реками Ишимом и Вагаем и находившийся во вражде с некоторыми другими тайшами и контайшами, бил челом о принятии его под высокую царскую руку. Из Тобольска отправлен был к нему стрелецкий голова Иван Аршинский с подьячим при конвое служилых людей, чтобы вручить тайше государево жалованье (красное сукно, атлас, юфть, меха, водка, мед, табак) и взять у него аманатов из числа его родственников и зайсанов (знатных людей). Дундук принял подарки, честил посланцев, поил их кумысом; а спустя несколько дней вдруг велел их схватить, связать, ограбить почти донага и отнять у них коней. Причиной тому, между прочим, было его неудовольствие на плохой якобы прием в Москве его посла и на то, что его сына будто бы хотят там окрестить и выучить грамоте. Все это был наговор ему какого-то татарина. Снявшись после того с кочевья, Дундук со своей ордой направился на другой берег Ишима и только тогда отпустил Аршинского с товарищами, дав им всего полпуда круп на 30 человек. Немало дней брели они то пешие, то на лодках, пока добрались до Тобольска. Взаимная вражда и междоусобия тайшей (главным образом, вероятно, из-за кочевьев) и обиды, причинявшиеся сильными более слабым родам, сделали то, что часть калмыцких орд около того времени откочевала обратно на восток в монгольские и китайские пределы; другая часть ушла в Казачью орду, то есть к киргизам.

Итак, калмыцкий народ, раздробись и рассеявшись на огромных пространствах, утратил свою силу и прежнюю опасность для соседей; а оставшиеся в Сибири калмыки все более и более входили в мирные и подчиненные отношения к Москве. Русские товары они выменивали по