преимуществу на рогатый и вьючный скот, а также на рабов и рабынь. Бедность, голодные годы заставляли их продавать в рабство собственных детей и родственников. Один современник по сему поводу сообщает следующее: «Если проданный в рабство начинал горевать, то ему говорили: „Ступай, бедняга, и не грусти; тебе будет там лучше – не будешь так голодать, как голодал у нас". Поэтому в Сибири нет ни одного человека хотя бы с малыми средствами, который не имел бы одного или более рабов или рабынь из калмыков». По замечанию этого же современника, калмыцкие тайши любили отправлять послов к москвитянам, под предлогом осведомления о здравии великого государя и готовности своей к его службе, куда бы он ни приказал идти, а в действительности, конечно, ради подарков и угощения. В Тобольске такому послу отводилось помещение в подгорной слободе, и для переговоров с ним назначался подьячий. Ему ежедневно доставлялись съестные припасы в изобилии, и посол заживался здесь по целым годам. При отпуске ему дарили два-три куска обыкновенного сукна, а для тайши сукно получше. Иногда по требованию посла сколько-нибудь значительного его отправляли в Москву, откуда он возвращался с более ценными подарками.

Какое важное значение имел огненный бой для русского владычества в Сибири, показывают меры, принимаемые правительством по сему поводу. Когда при нашествии Алтын-хана под Красноярском собрались вспомогательные нам отряды киргизов, тубинцев и других инородцев, то у них оказалось 30 пищалей и винтовок русских да 15 калмыцких, а также порох и свинец. Русские начальники, очевидно, были озадачены таким вооружением и тщательно допросили, откуда оно получалось. Инородцы ответили, что порох, свинец и ружья привозят им торговые люди из Томска и меняют на их товары. Владевшие сим оружием инородцы стреляли в цель не хуже русских. Потом появились пищали и винтовки у башкир, которые поэтому стали покидать «лучную стрельбу». Московское правительство обратило особое внимание на это обстоятельство. Последовал ряд тайных царских приказов сибирским воеводам о строжайшем наблюдении, чтобы русские люди пороху, свинцу, пищалей, сабель, бердышей, топоров, панцырей, шишаков и вообще никакого оружия, никакой ратной сбруи калмыкам, монголам, китайцам, бухарцам, башкирцам и всяким инородцам «нигде не продавали и ни на что не променивали»36.

В то время как наши пределы на востоке достигали Приамурья, на юге они вступали в области Прикавказья. Мы знаем, что соседний с Терской областью владетель Черкесский Муцал уже при Михаиле Федоровиче является преданным вассалом московского царя; в начале Алексеева царствования мы видим его вместе с донскими казаками сражающимся против крымских и ногайских татар. А в конце этого царствования действует его сын Каспулат Муцалович, который, соединясь с донцами, калмыками и запорожским кошевым Серком, в 1675 году сделал удачный поиск на самый Крымский полуостров и погромил татарские улусы. Самое Закавказье, утесняемое мусульманскими соседями, уже не раз заявляет свое желание отдаться под высокую руку московского государя. Так, имеретинский царь Александр Георгиевич с сыном Багратом и братом Машуком в 1649 году били челом Алексею Михайловичу о принятии в подданство. Алексей отправил к ним своего дворянина (Толочанова) с дьяком, которые и привели их к присяге, причем дали им государево жалованье, то есть богатые подарки. В 1658 году тот же Александр извещал Москву, что владетельный князь Дадьян изменил православию, обасурманился и отдался во власть персидского шаха, что после его смерти он, Александр, ходил войной на его сына, покорил его землю и привел ее в подданство царя Московского. В том же году мы видим в Москве царя Карталинии и Кахетии Теймураза Давидовича, который вступил в русское подданство еще при Михаиле Федоровиче, а теперь лично подтвердил это подданство; дело в том, что он был лишен своих владений персиянами и тщетно хлопотал о военной помощи. А спустя 16 лет мы видим пребывающим в Москве внука его Николая Давидовича, которому Алексей Михайлович выдал новую жалованную грамоту на владение Иверской или Грузинской землей с обязательством верной службы. Но все эти присяги и жалованные грамоты оставались недействительными, и подданство грузинских владений московскому государю было только номинальное. Закавказье было слишком отдалено от нас и притом загорожено громадным хребтом с воинственными горцами, чтобы возможно было вести там трудные войны за обладание Грузией. Московское правительство при случае давало жалованье грузинским владетелям и дипломатическим путем заступалось за них у персидского шаха. Тем не менее московский царь включил их земли в свой титул, то есть стал называться государем Иверским, Карталинским и прочее. Но при сношениях с мусульманскими дворами эта прибавка к титулу предусмотрительно опускалась. Во всяком случае, пересылки и связи, особенно на церковной почве, с этими отдаленными странами деятельно поддерживались. Точно так же недействительной оказалась царская грамота, изъявлявшая согласие на подданство, о котором через своих посланников в 1656 году бил челом молдавский господарь Стефан, желавший турецкую зависимость переменить на русскую.

Вообще Москва не могла еще оказывать серьезную военную помощь таким далеким владетелям, когда и ближние ее пределы на юге еще страдали от татарских набегов и требовали постоянных забот об их обороне.

С этой стороны при Алексее I мы видим продолжение и дальнейшее развитие все тех же оборонительных линий и постепенное занятие степи новыми городами или укреплениями. При нем выдвинулась на юг в степи Белгородская линия или черта, главным городом которой был Белгород на верхнем Донце. По бокам его в одну сторону, на запад, шли города Олешна, Вольный, Хотмышск, Волхов и прочие, а в другую, на восток, Корона, Яблонов, Новый Оскол, Усерд, Острогожск, Коротояк, Воронеж, Орлов, Козлов и так далее. Из них Волхов, Новый Оскол, Олешна, Коротояк, Воронеж, Острогожск были основаны вновь. На юго-западе эта белгородская черта примыкала к так называемой Слободской Украйне, которая образовалась из укрепленных поселений или слобод, основанных малороссийскими выходцами, уходившими в Московское государство от польского гнета. Особенно сильное движение их за Белгородскую черту произошло в 1651 году после берестецкого поражения. Наиболее значительными явились слободы Сумы, Ахтырка, Харьков, Лебедин, Изюм. После присоединения Малороссии к Москве переселения эти затихли. Но позднее, когда война с поляками приняла неблагоприятный оборот и когда Малороссия была разделена между Москвой и Польшей, то есть во время Руины, вновь усилились движения малоруссов на левый берег Днепра и в Слободскую Украйну именно из Правобережной Малороссии, остававшейся за поляками; последняя, таким образом, страшно запустела. Малороссийские казацкие полки, образовавшиеся в Слободской Украйне, несли теперь пограничную сторожевую службу наравне с великорусскими служилыми людьми белгородской черты.

На восточных пределах, за Волгой и Камой, при Алексее Михайловиче возникли