в течение трех лет. Похожие усилия предпринимались и по борьбе с сифилисом и фрамбезией. Малярию лечили инъекциями хинина. Пациенты с проказой до появления пероральных антибиотиков проходили курс инъекций экстракта чаульмугры (индийское лекарственное растение) два-три раза в неделю в течение года. В Бельгийском Конго летучие команды ин-жектёров, людей, не имевших медицинского образования, но прошедших техническую подготовку, посещали пациентов с трипаносомозом в деревнях для еженедельных уколов. То был период безумной любви к новейшему на тот момент медицинскому чуду – лекарствам, вводимым через шприц. Уколы делали все.

Конечно, все это случилось задолго до эпохи одноразовых шприцов. Шприцы для внутримышечного или внутривенного введения лекарств изобрели в 1848 г., и до Первой мировой войны их делали вручную из металла и стекла умелые ремесленники. Они были дорогими, хрупкими и предназначались, как и другие прецизионные медицинские инструменты, для многоразового использования. В 1920-х гг. их производство механизировали, и к 1930 г. в мире производили уже 2 миллиона шприцов в год – они стали более доступны, но все равно остались многоразовыми. Для медиков, работавших в то время в Центральной Африке, шприцы были бесценным, но дефицитным товаром. Знаменитый французский колониальный врач Эжен Жамо, работавший немного к востоку от верховий реки Сангха (в той части Французской Экваториальной Африки, которая тогда называлась Убанги-Шари) в 1917–1919 гг., использовал всего 6 шприцов для лечения 5347 пациентов с трипаносомозом. Подобный конвейерный способ введения инъекционных лекарств не оставлял врачу времени прокипятить шприц и иглу перед повторным использованием. Сейчас, учитывая скудость и лаконичность источников, очень трудно узнать, какие именно меры санитарной предосторожности тогда принимались. Но, по словам одного бельгийского врача, писавшего в 1953 г.: «В Конго есть различные медицинские учреждения (родильные дома, госпитали, диспансеры и т. д.), где местные медсестры каждый день делают десятки, даже сотни инъекций в таких условиях, где стерилизация иглы или шприца невозможна»[229]. Этот врач писал о риске случайной передачи гепатита B при лечении венерических заболеваний, но Пепен дал обширную цитату из его доклада, потому что она столь же важна и в контексте СПИДа:

«Большое количество пациентов и малое число шприцов, доступных медсестрам, не позволяют проводить стерилизацию в автоклаве после каждого использования. Использованные шприцы просто промывают, сначала водой, потом спиртом и эфиром, и они считаются готовыми для нового применения. Такая же процедура существует во всех учреждениях здравоохранения, где небольшому числу медсестер приходится ухаживать за большим количеством пациентов, используя очень скудные припасы. Шприц после одного пациента сразу используется для инъекции другому, и иногда на нем остается небольшое количество инфицированной крови – достаточное для передачи болезни»[230].

Как часто такое происходило? Очень часто. Тщательнейшие поиски Пепена в старых колониальных архивах дали огромные цифры. В 1927–1928 гг. команда Эжена Жамо в Камеруне сделала 207 089 инъекций три-парсамида, а также около 1 миллиона инъекций атоксила, еще одного мышьякового препарата для лечения сонной болезни. В одном только 1937 г. на территории Французской Экваториальной Африки армия врачей, медсестер и полупрофессиональных «уколистов» сделали 588 086 инъекций от трипаносомоза, а количество уколов для лечения прочих заболеваний подсчету не поддается. Всего Пепен насчитал 3,9 миллиона инъекций от одной только сонной болезни, из которых 74 % были внутривенными, а не внутримышечными – это самый прямой способ доставки лекарства в организм… и самый лучший способ случайной передачи гемоконтактного вируса.

Все эти инъекции, по словам Пепена, могли помочь ВИЧ-инфекции преодолеть некий критический порог. После того, как через многоразовые иглы и шприцы вирусом заразилось достаточно людей, – например, несколько сотен, – он уже не мог просто зайти в тупик и исчезнуть сам по себе, а половая передача уже лишь завершила начатое. Некоторые эксперты, в том числе Майкл Воробей и Беатрис Хан, сомневаются, что именно шприцы позволили ВИЧ обосноваться в человеческой популяции – то есть сыграли ключевую роль в преодолении того самого критического порога; для этого могло хватить и обычных половых заражений. Но даже они согласны с тем, что инъекционные кампании могли сыграть свою роль позже, разнеся по Африке уже закрепившийся в людях вирус.

«Шприцевую» теорию придумал не Жак Пепен. Она была изложена за десять с лишним лет до выхода его книги командой ученых, в состав которой входил Престон Маркс из Рокфеллеровского университета; Маркс выдвинул ее на том же самом собрании Королевского общества в сентябре 2000 г., посвященном происхождению СПИДа, где Эдвард Хупер изложил свою теорию с оральной вакциной от полиомиелита. Группа Маркса даже предположила, что серийное прохождение ВИЧ через организмы людей в рамках таких инъекционных кампаний могло ускорить эволюцию вируса и его адаптацию к людям как к носителям – точно так же, как прохождение малярийных паразитов через организмы 170 больных сифилисом (помните того сумасшедшего румынского ученого, Михая Чуку?) повысило вирулентность Plasmodium knowlesi. Жак Пепен подхватил версию Престона

Маркса, но сделал меньший акцент на эволюционном эффекте от серийного прохождения. Пепен просто утверждал, что грязные шприцы, которые использовались так широко, могли повысить превалентность вируса среди жителей Центральной Африки. В отличие от теории ОПВ, эта теория не оказалась дискредитирована дальнейшими исследованиями, а новые архивные данные Пепена говорят о том, что она весьма правдоподобна, хотя и недоказуема.

Большинство инъекций от сонной болезни делалось в сельской местности. Горожане реже болели трипаносомозом, отчасти потому, что мухам цеце труднее выживать в городских джунглях, чем в зеленых. Соответственно, в ответе нуждался один ключевой вопрос: охватила ли подобная мания инъекций Леопольдвиль, где ВИЧ прошел свое главное «испытание на прочность»? Ответ Пепена оказался неожиданным, интересным и убедительным. Сонная болезнь тут ни при чем. Он обнаружил другую, не менее агрессивную инъекционную кампанию, направленную на ограничение распространения сифилиса и гонореи среди городского населения.

В 1929 г. Конголезский Красный Крест основал клинику под названием «Противовенерический диспансер», где женщины и мужчины могли проходить лечение от болезней, которые мы раньше называли венерическими. Клиника, расположенная в восточном районе Леопольдвиля, близ реки, была частным заведением, оказывавшим общественные услуги. Мужчины-мигранты, прибывшие в город искать работу, должны были, согласно законам города, пройти медобследование в «Диспансере». Любой, у кого начинались симптомы, мог добровольно явиться в клинику и получить бесплатное лечение. Но бÓльшую часть клиентуры, по словам Пепена, «составляли тысячи бессимптомных свободных женщин, которые приходили сдавать анализы, потому что от них этого требовал закон – в теории, они должны были появляться там каждый месяц»[231]. Колониальное правительство понимало, что проституция неискоренима, но, судя по всему, надеялось хотя бы поддерживать в профессии некий общий уровень гигиены, так что фам либр обязали проходить обследования.

При положительном анализе на