Об интеллекте монарха свидетельствуют его литературные и философские труды, среди которых выделяется «Диалог о браке», написанный им в промежутке 1394—1396 гг. В этом сочинении, изложенном в классическом стиле, выделяются две главные линии: рассуждения о необходимости брака для императора и оценка политических проблем, вызванных внутридинастическими конфликтами. Как писал василевс, царство, доставшееся ему от отца, находилось в ужасном состоянии. «Когда я вышел из ребяческих лет и не достиг еще возраста мужа, меня в то время окружала жизнь, полная треволнения и смуты. Но по многим признакам она позволяла предвидеть, что наше будущее заставит смотреть на прошедшее, как на время ясного спокойствия». В другом письме он добавлял: «Судьба лютует хуже диких зверей. По воле Господа настоящее время неблагоприятно для нас. Я прошу Бога о том, чтобы либо заслужить прощение для всех, либо взыскать наказание с меня одного»[915].

В отличие от своих отца и деда св. Мануил II Палеолог был яростным турконенавистником и до конца дней не мог забыть того унижения, которое испытал, пребывая заложником у Османского султана и принимая участие в штурме греческого города, когда стоял во главе турецких отрядов. В своих посланиях император неизменно именовал Баязеда «свирепым чудовищем», «циклопом, которому хамство заменяло слепоту, а бесстыдство – пещеру», «пастухом для людей, которые ничем не лучше зверей», «бичом, уничтожавшим города и народы»[916].

Поход с Баязедом по Малой Азии в 1391 г. оставил неизгладимую рану в душе императора. Он изливал свою печаль в одном из писем: «Несомненно у римлян было название для маленькой долины, где мы сейчас находимся, когда они жили и правили здесь… Здесь много городов, но им недостает того, что составляет истинное великолепие города, а именно людей. Большинство лежит в руинах сейчас, не сохранились даже их названия. Я не могу сказать, где точно мы находимся. Трудно все это вынести. Скудость провианта, суровость зимы и болезни, свалившие многих наших солдат, чрезвычайно опечалили меня. Невыносимо видеть чтолибо, слушать чтолибо, делать чтолибо все это время, что могло бы хоть както поднять наш дух. Эти ужасающие времена не дают никаких послаблений нам, кто считает наиважнейшей целью оставаться в стороне и ничего не предпринимать и не участвовать в том, во что мы сегодня вовлечены, и с чемлибо имеющим к тому отношение, поскольку нас не готовили к такому развитию событий, не можем мы принять нынешнее положение дел, это не в нашем характере, не говоря уже о личности Баязеда, который за них ответственен»[917].

Правда, сдержанный по натуре человек и опытный дипломат, василевс всегда старался контролировать чувства. И, как мы увидим, умел устроить добрые отношения с султанами, настроив их миролюбиво в отношении Константинополя. Однако Баязед не относился к этой категории лиц. Отличавшийся редкостным умением тонко чувствовать людей, он всегда не доверял св. Мануилу. Как рассказывают, султан Баязед очень огорчился тем, что не успел умертвить императора, когда тот находился у него во дворце в качестве заложника. И был чрезвычайно возмущен тем, что его вассал без разрешения занял императорский трон. В отместку, демонстрируя свою силу и власть, осман направил в Константинополь турецкого кадия (судью) для разбора дел не только между мусульманами, проживавшими в византийской столице, но и их споров с христианами. Мотивировал Баязед свой поступок тем, что мусульманам не надлежит судиться у «неверных»[918].

А затем направил к св. Мануилу II Палеологу посла со словами: «Если ты хочешь исполнять мои приказы, затвори ворота Константинополя и царствуй внутри него. Все, что лежит вне города, принадлежит мне!» И, надо сказать, султан почти ничего не преувеличил – от Византийской империи к тому времени оставалась только слабая полоска вокруг столицы и несколько разрозненных областей в Пелопоннесе.

Жестокосердный Баязед и позднее постоянно находил повод для того, чтобы лишный раз унизить св. Мануила II. Когда император вместе со своим младшим братом деспотом Мореи Феодором Палеологом (1383—1407) воздвиг на Коринфском перешейке крепостную стену для защиты от латинян, султан вызвал к себе в ставку обоих правителей на суд. Он посчитал, что действия византийцев направлены против османов и должны быть квалифицированы как измена, поскольку и св. Мануил II, и деспот Феодор являлись его вассалами. Если бы не содействие местного вельможи Алипаши, оба они в тот же день пали бы от рук палачей. А затем, по счастью, обоим удалось бежать.

Понимая, что спасение Византии зависит исключительно от того, сумеет ли он поднять латинян на борьбу с османами, василевс прилагал для достижения этой цели титанические дипломатические усилия. Но все было напрасно. Наступило какоето всеобщее помешательство – в то время как турки наступали, греческие правители самостоятельных областей и латиняне продолжали междоусобные войны, призывая османов на помощь. И не отдавая себе отчета в том, что сами отдают себя в руки мусульман.

Так, правитель Фессалоник Елена Кантакузен и местный архиепископ поспешили признать над собой власть султана, а правительница даже выдала Баязеду свою дочь в гарем. Таким образом они надеялись остоять город от поползновений соперников. Неаполитанский король Владислав Анжуйский (1386—1414) просил у султана помощи против венецианцев, захвативших остров Корфу, и герцога Людовика II Анжуйского (1384—1417). А в 1387 г. флорентинец Нерио I Ачайоли (? – 1394) захватил Афины и прекратил существование Каталонского государства в Греции, став независимым герцогом этого города. В Морее правил деспот Феодор I Палеолог (1383—1401), схлестнувшийся с венецианцами изза Аргоса. А архонт Монемвасии Мамона, опасаясь аппетитов Морейского деспота, натравил на него османов. И эта вечная круговерть личных и мелких амбиций только многократно увеличивала мощь османов и, естественно, уменьшала шансы Византии на выживание[919].

Хотя царь желал в душе разделаться с османами, его обязанности вассала перед Баязедом никто не отменял. И когда в 1392 г. султан устроил морской поход на Синоп в Черное море, то во главе своего флота он поставил Византийского императора, что привело к конфликту с венецианцами, посчитавшими, будто св. Мануил II по своей воле решил напасть на их колонии. В ходе вынужденных переговоров по уточнению истинных целей похода василевсу удалось несколько поправить отношения с республиканцами[920].

Надо сказать, положение самого Баязеда в странах Ислама было далеко не однозначным. С первой оппозицией себе ему пришлось столкнуться сразу же после смерти отца, когда малоазиатские эмираты создали антиосманский союз во главе с уже знакомым нам Аллаэдинбеем. Правитель Карамана посчитал, что после смерти султана Мурада его обязательства перед османами закончились. Он тут же захватил столь приглянувшийся ему город Бейшехир, и напрасно. Баязед ничем не уступал своему блистательному полководцуотцу. Уже в 1391 г. мятежники потерпели несколько поражений и униженно просили мира. Отправляясь в поход, Баязед, как указывалось выше, потребовал принять в нем участие и св. Мануила.