все или почти все не желают, чтобы секция бакунинского союза входила в состав романской федерации. Большинство, напротив, настаивало на том, что секция, принятая генеральным советом, не может быть отвергнута федеральным советом. Старый Беккер доказывал в своем «Вестнике», что все эти распри совершенно вздорные по существу и вызваны отсутствием братских чувств с обеих сторон. Секция бакунинского союза, которая, по существу, рассчитана на теоретическую пропаганду, совершенно не нуждается в том, чтобы ее приняли в национальный союз, и ей бы следовало не настаивать на этом — тем более что ее считают орудием интриг Бакунина, которого в Женеве давно уже недолюбливают. Но если все-таки она желает быть принятой, то узкосердечие и ребячество отказывать ей в этом или превращать вопрос о ее принятии в повод для раскола.

Однако дело обстояло не так просто, как думал Беккер. Постановления, которые были приняты двумя конгрессами, хотя и имели между собою точки соприкосновения, но расходились в том основном вопросе, из-за которого, собственно, и возникли женевские смуты. Конгресс большинства защищал точку зрения «грубых ремесл»: он отказывался от всякой политики, которая ставит себе целью только социальное преобразование путем национальных реформ, так как каждое политически организованное государство не что иное, как средство капиталистической эксплуатации на почве гражданского права; поэтому всякое участие пролетариата в буржуазной политике служит лишь к укреплению теперешней системы и ослабляет революционное действие пролетариата. Напротив того, конгресс меньшинства защищал точку зрения «фабрики»; он боролся против политического воздержания, считая, что оно вредит рабочему движению, и рекомендовал участие в выборах не потому, что это приведет к освобождению рабочего класса, а потому, что представительство рабочих в парламенте — хорошее средство для пропаганды и не следует им пренебрегать из тактических соображений.

Новый федеральный совет в Ла-Шо-де-Фон требовал, чтобы генеральный совет признал его руководителем романской федерации. Генеральный совет, однако, не пошел навстречу этим требованиям и постановил 28 июня, чтобы женевский федеральный совет, за который стояло большинство женевских секций, сохранил свои прежние функции; новому же федеральному совету предложено было принять какое-нибудь местное наименование. Это решение, довольно справедливое, было вызвано самим новым федеральным советом; но он не подчинился ему, а поднял жалобу на властолюбие генерального совета, и, вследствие этого, к лозунгу о политическом воздержании присоединился второй лозунг — оппозиции внутри Интернационала.

Генеральный совет, с своей стороны, порвал всякую связь с федеральным советом в Ла-Шо-де-Фон.

Ирландская амнистия и французский плебисцит

Зима 1869/70 г. была для Маркса опять временем разных физических недомоганий, но с него, по крайней мере, сняты были вечные денежные заботы. 30 июня 1869 г. Энгельс освободился от своей «собачьей коммерции» и еще за полгода до того запросил Маркса, достаточно ли ему будет 350 фунтов стерлингов в год для жизни. Энгельс хотел покончить со своим компаньоном на том, чтобы тот в течение пяти или шести лет выплачивал эту сумму Марксу. К какому они пришли в конце концов соглашению, не видно из переписки двух друзей; во всяком случае, Энгельс вполне обеспечил экономическое положение Маркса не только на пять-шесть лет, но до самой его смерти.

В политической области оба друга в то время много занимались ирландским вопросом. Энгельс подробно изучал историю этого вопроса, но, к сожалению, результаты его работ остались неизданными, а Маркс энергично настраивал генеральный совет в пользу ирландского движения, которое требовало амнистии фениев, осужденных без соблюдения законных форм и подвергавшихся позорному обращению в каторжной тюрьме. Генеральный совет выразил свое преклонение перед твердостью и отвагой ирландского народа в этом движении и заклеймил политику Гладстона, который, несмотря на данное при выборах обещание амнистии, отказывался от нее или ставил условия, слишком оскорбительные для жертв угнетения и для ирландского народа. Самым резким образом премьер-министру указывалось на то, что, несмотря на свой ответственный пост, он высказывал восторженное одобрение мятежу американских рабовладельцев, а теперь проповедует английскому народу необходимость подчинения, что все его поведение в вопросе об ирландской амнистии — подлинный плод той «завоевательной политики», которую он пламенно клеймил у своих противников консерваторов и этим отстранил их от власти. Генеральный совет, по словам Маркса в письме к Кугельману, столь же решительно напал на Гладстона, как прежде на Пальмерстона. «Здешние эмигранты-демагоги, — писал Маркс, — любят обрушиваться из безопасного далека на континентальных деспотов. Меня же такие нападки увлекают только тогда, когда их бросают тиранам прямо в лицо».

Особенную радость доставил Марксу большой успех его старшей дочери в этой ирландской кампании. Так как английская печать упорно замалчивала все гнусности обращения с заключенными в тюрьму фениями, то Женни Маркс, под псевдонимом Вильямс, которым пользовался в пятидесятых годах ее отец, послала несколько статей в «Марсельезу» Рошфора; она изображала в них яркими красками, как обращаются с политическими преступниками в свободной Англии. Этих разоблачений, появившихся в самой, быть может, распространенной на континенте газете, Гладстон не выдержал; через несколько недель большинство заключенных фениев были освобождены и находились по пути в Америку.

«Марсельеза» завоевала себе европейскую славу тем, что направила самые смелые удары на трещавшую по всем швам империю. В самом начале 1870 г. Бонапарт сделал последнюю отчаянную попытку спасти свой покрытый кровью и грязью режим уступками буржуазии, сделав премьер-министром либерального болтуна Оливье. Последний выступил с так называемыми «реформами», но кошка не может не ловить мышей даже под страхом смерти, и Бонапарт потребовал для этих «реформ» подлинно бонапартистского освящения плебисцитом. Оливье имел слабость подчиниться и рекомендовал даже префектам развить «пожирающую» деятельность для успеха плебисцита. Но бонапартовская полиция понимала лучше, чем этот пустой болтун, как устраивать удачный плебисцит. Накануне подачи голосов она раскрыла мнимый заговор бомбистов, будто бы задуманный членами Интернационала против жизни Бонапарта. Оливье из трусости спрятался за спину полиции, в особенности поскольку дело касалось рабочих; по всей Франции были произведены обыски и аресты среди руководителей Интернационала, поскольку они были известны.

Генеральный совет поспешил выступить 3 мая с протестом против этого обмана и заявил следующее: «Наш устав обязывает все секции ассоциации действовать публично. Если бы устав даже не был вполне определенным в этом пункте, то самая сущность ассоциации, которая отождествляет себя с рабочим классом, исключает всякую возможность принять форму тайных обществ. Когда устраивают заговор рабочие классы, образующие большинство каждой нации, создающие все ее богатства и от имени которых правят каждой страной узурпаторские власти, то заговор этот открытый, как заговор солнца против тьмы, и рабочие действуют с полным сознанием, что вне их власти нет никакой законной силы… Проводимые с такой шумихой насильственные меры против