наших французских секций направлены исключительно к одной цели — способствовать различным манипуляциям при плебисците». Так на самом деле и было; но это низкое средство достигло еще раз своей низкой цели: «либеральная империя» была санкционирована большинством 7 миллионов голосов против 1,5 миллиона.

Но выдумка с заговором бомбистов кончилась после этого ничем. Когда полиция доказывала, что будто бы нашла у членов Интернационала шифрованный словарь, в котором ничего не могла разобрать, кроме отдельных имен, как Наполеон, и отдельных химических выражений, как нитроглицерин, то это было слишком очевидным вздором, чтобы выступить с ним даже перед бонапартовскими судьями. Обвинение поэтому свелось к тем же проступкам, за которые французские члены Интернационала уже дважды привлекались к ответственности и были осуждены только за участие в тайных или недозволенных обществах.

После блестящей защиты, которую на этот раз вел медник Шатэн — впоследствии он был членом Парижской коммуны, — последовал 9 июля ряд осуждений, причем наивысшими наказаниями были заключение в тюрьму на год и лишение на год прав чести. Но одновременно с этим во Франции разразилась буря, которая смела Вторую империю с лица земли.

Глава 14. Падение интернационала

До Седана

Много писали об отношении Маркса и Энгельса к войне, хотя по существу можно лишь немногое сказать об этом. Они видели в войне не установление божественного порядка, как Мольтке, а скорее дьявольское наваждение, явление, неразрывно сопутствующее классовому, и в особенности капиталистическому строю общества.

Будучи историками, они, естественно, не стояли на совершенно неисторической точке зрения, полагая, что война есть война, и всякую войну следует измерять по тому же шаблону. Для них всякая война имела свои определенные предпосылки и следствия, и уже от последних зависело, как должен отнестись к ней рабочий класс. Таким же было и воззрение Лассаля, с которым они спорили в 1859 г. о действительных условиях тогдашней войны. Для всех троих однако решающее значение имели интересы рабочих, то есть вопрос, как лучше всего использовать эту войну для борьбы за освобождение пролетариата.

Этой же точкой зрения определялось и их отношение к войне 1866 г. После того как германской революции 1848 г. не удалось создать национальное единство, прусское правительство старалось использовать для себя немецкое объединительное движение, снова проснувшееся благодаря экономическому развитию Германии, и вместо единой Германии создать, как выразился старый император Вильгельм, расширенную Пруссию. Маркс и Энгельс, Лассаль и Швейцер, Либкнехт и Бебель были все согласны в том, что германское единство, нужное германскому пролетариату как предварительная ступень для его борьбы за освобождение, может быть достигнуто только путем национальной революции; они поэтому самым решительным образом боролись против всяких династически-сепаративных стремлений великопрусской политики. Но после решительной победы при Кёниггреце они рано или поздно должны были, считаясь с «фактическими обстоятельствами», вкусить этого кислого яблока. Тогда уже выяснилось, что национальная революция невозможна ввиду трусости буржуазии и слабости пролетариата, что спаянная «кровью и железом» великая Пруссия открывает более благоприятные перспективы для классовой борьбы пролетариата, чем к тому же, конечно, маловероятное восстановление немецкого союзного сейма с его жалкой захолустной политикой. Маркс и Энгельс тотчас же сделали этот вывод, и Швейцер тоже, как преемник Лассаля. Они считались с северогерманским союзом, при всей его искалеченной и хилой организации, как с фактом действительности, ничуть не желанным и тем более вызывающим восторг, но все же создающим для немецкого рабочего класса более твердую основу, чем ужасное хозяйничанье союзного сейма. Либкнехт и Бебель, напротив того, держались еще великонемецкого революционного воззрения и даже после 1866 г. направляли неустанные усилия к разрушению северогерманского союза.

Решение, принятое Марксом и Энгельсом в 1866 г., в известной степени предопределяло их отношение к войне 1870 г. Они никогда прямо не высказывались ни относительно непосредственных поводов, вызвавших эту войну, ни относительно выдвинутой Бисмарком против Бонапарта кандидатуры гогенцолернского принца на испанский престол, ни относительно задуманного Бонапартом против Бисмарка французско-итальянско-австрийского военного союза. Ни о том ни о другом нельзя было составить себе верного суждения по имевшимся тогда данным. Но поскольку бонапартовская военная политика была направлена против национального единства Германии, Маркс и Энгельс признали, что Германия находится в состоянии обороны.

Это воззрение Маркс подробно обосновал в составленном им адресе, изданном генеральным советом Интернационала 23 июля. Он называл в нем «военный заговор 1870 г. исправленным изданием государственного переворота 1851 г.», но говорил, что это похоронный звон, под который погибнет Вторая империя, и что она закончится, как и началась, — пародией. Однако не следует забывать, что именно правительства и господствующие классы дали возможность Бонапарту разыгрывать в течение восемнадцати лет жестокий фарс восстановленной империи. Если война является оборонительной со стороны немцев, то кто привел Германию в состояние обороны, кто дал возможность Людовику Бонапарту вести войну против Германии? Пруссия. Бисмарк вел тайные переговоры с тем же самым Бонапартом до Кёниггреца, а после Кёниггреца не противопоставил закрепощенной Франции свободную Германию, а, напротив того, привил в Германии к прелестям своей старой доморощенной системы все ухватки Второй империи; в результате бонапартовский режим процветал на обоих берегах Рейна. К чему другому это могло привести, как не к войне? «Если немецкий рабочий класс допустит, чтобы настоящая война утратила свой строго оборонительный характер и превратилась в наступательную войну против французского народа, то и победа и поражение будут в одинаковой мере злополучны. Все бедствия, которые обрушились на Германию после так называемых освободительных войн, возобновятся с возросшей силой». Адрес ссылался на декларации немецких и французских рабочих против войны, устраняющие опасения столь печальных результатов. Он указывал также и на то, что позади самоубийственной борьбы таится мрачный облик России. Все симпатии, которые смогут снискать себе немцы в оборонительной войне против нападения со стороны Бонапарта, немедленно отпадут, если прусскому правительству позволят призвать казаков или принять их помощь.

За два дня до выхода этого адреса, 21 июля, северогерманский рейхстаг ассигновал 120 миллионов талеров на военные кредиты. Парламентские представители лассалевцев, согласно принятой ими с 1866 г. политике, голосовали за кредиты. Напротив того, Либкнехт и Бебель, парламентские представители эйзенахцев, воздержались от голосования. Своим голосованием за кредиты они бы высказали вотум доверия прусскому правительству, подготовившему своим образом действия в 1866 г. и настоящую войну; с другой стороны, голосование против кредитов означало бы некоторое одобрение гнусной и преступной политики Бонапарта. Либкнехт и Бебель смотрели на войну преимущественно с нравственной точки зрения, и она вполне соответствовала тем взглядам, которые были высказаны позднее Либкнехтом в том, что он писал об эмской депеше, и Бебелем в его «Воспоминаниях».