Молодая мама тихо хихикнула – совсем как маленькая девочка.В этот миг она выглядела абсолютно нормально, на щеках проявился даже слабыйрумянец. А ее груди, похоже, готовы были вот-вот взорваться. Он надеялся,малышка не окажется слишком раздражительной маленькой придирой и капризулей.Если честно сказать, доктору трудно было определить, которая из двух молодыхженщин выглядит привлекательнее.

Он поднял москитную сетку и снова подошел к кровати. Водаструями выливалась из его ботинок. Черт знает что! Форменное безобразие! Но чтоон мог с этим поделать? Влага струйками стекала вниз под рубашкой.

– Ты чувствуешь себя нормально, милая? – спросилон.

– Да, – подтвердила Мона.

В руках она держала кувшин с молоком и пила из него большимиглотками.

А собственно, почему бы и нет? Но он был чертовски уверен,что нужды в этом у нее не было. Она одарила его яркой улыбкой школьницы –возможно, самой ослепительной, какую ему довелось видеть в жизни, –продемонстрировав ровный ряд белоснежных зубов, и он заметил несколькомаленьких веснушек у нее на носу. Да, крошка, но, наверное, самая хорошенькаярыженькая, какую ему довелось видеть в жизни.

– Пойдемте, доктор! – Мэри-Джейн ужебезапелляционно командовала им. – Мона должна отдохнуть, и крошка, похоже,собирается захныкать. До встречи, Морриган. До свидания, Мона. Пока, бабушка.

Потом Мэри-Джейн протащила его через весь чердак,остановившись лишь для того, чтобы напялить свою ковбойскую шляпу, которуюсняла, когда они вошли. С полей шляпы полилась вода.

– Тихо, теперь тихо, – прошептала бабушкамалышке. – Мэри-Джейн, поспеши, этот ребенок начинает нервничать.

Он только намеревался сказать, что им следует отдать новорожденнуюв руки матери, но Мэри-Джейн столкнула бы его вниз со ступеней, если бы он непошел сам. Она разве что не выталкивала его из дома, пронзая острыми грудкамиего спину. Груди, груди, груди… Слава богу, его специальностью была гериатрия:ему никогда не приходилось сталкиваться со всеми этими мамочками-тинейджерами впрозрачных рубашках, с девочками, завлекающими тебя упругими сосками… Вопиющеебезобразие – вот что это такое!

– Доктор, я хочу заплатить вам пять сотен долларов завизит, – прошептала Мэри-Джейн прямо ему в ухо, коснувшись его губамицвета баббл-гам, – потому что знаю, каково это – выйти из дому в такойвечер, как этот. А вы еще такой милый, сговорчивый…

– Вот как? И когда же я увижу эти деньги, Мэри-ДжейнМэйфейр? – спросил он только для того, чтобы сорвать на ком-нибудь своераздражение.

Девочки ее возраста… И как она поступит, если он развернетсяи попытается выяснить, что находится под этим кружевным платьицем, которым онастоль любезно прижимается к нему? Следовало поставить ей в счет стоимость парыновых ботинок, подумал он. Те, что на нем, испорчены безвозвратно. Она могла бызаставить своих богатых родственников в Новом Орлеане заплатить за них.

Это что же получается? Если эта маленькая девочка наверху –одна из тех богатых Мэйфейров, оказавшаяся здесь для…

– Не беспокойтесь ни о чем, – пропелаМэри-Джейн. – Вы же не доставляли поклажу, а только расписались за нее.

– О чем ты говоришь?

– А теперь нам нужно снова вернуться в лодку!

Мэри-Джейн поспешила к нижним ступеням, и доктор покорнозахлюпал по жидкой грязи вслед за ней. «Ладно, дом не настолько уж ипокосился, – подумал он. – Находясь внутри его, крена и вовсе незамечаешь». «Кликети, кликети, кликети», – послышалось снова. Наверно,можно привыкнуть к накренившемуся дому, но сама мысль о жизни в таком месте,наполовину затонувшем, была совершенно…

Молния озарила вспышкой все вокруг, и, как при свете дня,взгляду снова представились обои, потолки, фрамуги над дверьми и старинныйканделябр, с мертвых проводов которого, тянувшихся от розетки в стене, капалавода.

«Вот что это было! Компьютер!»

Он увидел ее в ту долю секунды ослепительной вспышки света –в задней комнате: очень высокую женщину, склонившуюся над клавиатурой; еепальцы летали, когда она печатала; волосы, рыжие, как у матери, лежавшейнаверху в постели, были вдвое длиннее, чем у нее. Женщина что-то напевала,когда работала, словно повторяла вслух то, что сочиняла и печатала.

Темнота снова сгустилась вокруг нее и мерцающего экрана, алампа с гибкой ножкой образовала пятно желтого света на ее летающих пальцах.

«Кликети, кликети, кликети…»

Потом ударил гром – с таким грохотом, который доктору едвали доводилось слышать в жизни, гремя каждым кусочком стекла, остававшимся вдоме. Руки Мэри-Джейн взметнулись к ушам. Высокое юное существо у компьютеравскрикнуло и подскочило на стуле. Во всем доме погас свет – и все погрузилось вглубокий призрачный сумрак. Трудно было определить, день сейчас или уже вечер.

Высокая красотка пронзительно вскрикивала. Она была выше егоростом!

– Ш-ш-ш-ш, ш-ш-ш-ш, Морриган, прекрати это! –кричала Мэри-Джейн, ринувшись к ней. – Это просто молния вывела из строяэлектричество! Оно скоро восстановится снова!

– Но оно умерло, оно умерло! – выкрикнула молодаяженщина и тут же, обернувшись, взглянула вниз и увидела доктора Джека.

На миг доктору показалось, что его сейчас хватит удар. У неебыла материнская голова на девичьей шейке: та же легкая россыпь веснушек, рыжиеволосы, белые зубы и зеленые глаза. Боже милосердный, будто кто-то оторвалголову матери и пришлепнул прямо на шею этого создания. И подумать только! Ну ирост! Они не могут быть близнецами, эти двое. В нем самом было росту пять футовдесять дюймов, а в этой девушке, длинной, тонкой, как струйка воды, было поменьшей мере на фут больше. На ней не было надето ничего, кроме просторнойбелой рубашки, такой же, как на матери, а нежные белые ноги казалисьбесконечными. Должно быть, они были сестрами. Должно быть…

– Тпру! – сказала она, уставившись на докторасверху, и затем четким шагом пошла по направлению к нему – голыми ногами поголым доскам пола.

– А теперь вернись назад и сядь на место, –сказала Мэри-Джейн, пытаясь остановить ее, – свет включится через миг.

– Вы мужчина, – произнесла эта высокая молодаяженщина, а на самом деле – маленькая девочка, не старше своей крошечной материна кровати или самой Мэри-Джейн. Она стояла прямо перед доктором, хмурясьиз-под рыжих бровей; ее зеленые глаза были больше, чем у той малышки наверху, сзагнутыми вверх ресницами. – Вы ведь мужчина, не так ли?