По другую сторону крепостных стен трапезундцы внимательно наблюдали за происходящим. Теперь, когда враг достиг пригородов, за его действиями можно было судить в основном по звукам, и лишь время от времени на открытом пространстве мелькали разноцветные тюрбаны.

― Это все? ― спросил Тоби.

― Нет, ― с выжидательным видом покачал головой Николас. Тоби как раз хотел спросить, что будет дальше, когда начались взрывы.

Где именно они происходили, определить казалось невозможным. Лишь порой между домов или деревьев вырывалось облачко черного дыма, язык пламени и слышался гулкий удар, а затем ― истошные крики. Асторре с довольным видом прислушивался к ним.

― Свечи, ― пояснил он. ― Их расставили повсюду, различной высоты, чтобы они сгорали постепенно и поджигали бочонки с порохом. Чтобы эти сукины дети повзрывались внутри, а заодно и дома стали бы непригодны для жилья…

Некоторые взрывы были разноцветными, как фейерверки, другим предшествовали тревожные скрежеты и визги, устроенные словно в насмешку. И каждый взрыв трапезундцы на крышах встречали радостными воплями. Это рушились их дома ― но они все равно ревели от восторга.

После пятого или шестого взрыва, когда занялись и начали распространяться пожары, шум по ту сторону ущелья изменился в тональности, ― так меняется настроение пчелиного улья.

― С них довольно, ― объявил Николас. ― Теперь они начнут стрелять по нам из луков, даже если стрелы будут падать в ущелье. Если повезет, они их потратят немало.

― Объяснимая досада, ― промолвил Тоби, глядя, как люди в тюрбанах сбегаются и выстраиваются на другой стороне, даже на таком расстоянии можно было разглядеть озлобленные усатые физиономии и рубахи, перепачканные алым и черным. Со звериной ненавистью они взирали на город, потрясая копьями, саблями и луками. Они взбирались на стену, окружавшую ущелье, ― и это оказалось их самой большой ошибкой.

Взрывы начались в домах, расположенных прямо за спиной у разъяренной армии.

Детонации происходили одна за одной, так что едва лишь успевал улечься один фонтан из огня и каменных обломков, как другой тут же взмывал в небеса совсем рядом, с точностью хорошо отлаженного часового механизма. Белотюрбанные фигурки на стене падали, распластавшись, словно деревянные кегли, по которым ударил шар. Кровь струйками потекла по кирпичным укреплениям. Огонь стеной взметнулся в воздух.

― Война без огня ничего не стоит, ― прокомментировал Николас. ― Это все равно что мясо без горчицы.

― Отличная работа! ― хрипло воскликнул Асторре. Радостные торжествующие вопли доносились отовсюду вокруг. Годскалк обернулся к бывшему подмастерью.

Николас немигающе встретил его взгляд и заметил по-фламандски:

― Надеюсь, на небесах мне зачтут очистку земли от неверных. Вы скажете, что все это недостойно человека чести? Обман и предательство? Но я отвечу на это: а как язычники обращаются с нами самими? И чего стоят средства, если цель ― сохранение Божьей Церкви. На это вы скажете…

― Как ты смеешь предугадывать, что именно я скажу? ― возмутился отец Годскалк.

― Это моя привилегия, раз уж вы осмеливаетесь осуждать, ― отозвался Николас.

― Ты стал слишком чувствителен, ― парировал священник. ― Даже простой взгляд воспринимаешь как оскорбление. Я возвращаюсь в дом. Осада будет долгой и, похоже, мне следует основательно к ней подготовиться.

После ухода капеллана Тоби заметил:

― Мне это не слишком по душе…

Асторре сплюнул.

― В первый день у всех такое бывает. Он видел, как гибнут люди в Сарно. К тому же он и сам неплохой боец.

― Не сомневаюсь, ― кивнул Николас. ― Только пусть правильно выбирает себе врагов.

Чуть позже он вместе с остальными спустился вниз, и когда увиделся со священником, никто больше и словом не обмолвился о происшедшем. Внешне их взаимоотношения ничуть не изменились. Да и не только внешне… Тот, кто ждал, продолжил ожидание. Тот, кто ускользал, также пока не хотел ничего иного…

Осада началась, и Трапезунд приготовился пережить ее.

В воюющей Европе также воцарилась удушающая жара. Рубахи и туники под кольчугами и доспехами промокали от горячего пота и крови. В Англии вождем йоркистов был коронованный Эдуард IV, а его младшие братья стали герцогами Кларенским и Глочестерским. В Риме кардиналы спасались от ядовитых испарений, и курия паковала драгоценные пергаменты. Папе нанес визит его крестник, Джованни да Кастро, бывший константинопольский красильщик, и, обласкав его, глава католической церкви, отправился на три месяца на прохладные просторы Тиволи, где его приютил миноритский орден францисканцев.

Во Франции старый король Карл VII наконец скончался, дав последнюю аудиенцию (но не деньги) фра Людовико да Болонья и его спутникам. Гости с Востока остались на похороны. В Генаппе дофин Людовик заказал заупокойную мессу, а сам, нарядившись в алые с белым одежды, отправился на охоту.

В Англии потерпевшие поражение ланкастерцы надеялись, что король Людовик XI пришлет к ним войска, но не получили ничего, кроме обещаний. В Генуе, где опять сменился дож, надеялись на войска того же короля Людовика, дабы изгнать семейства Адорно и Фрегозо, сеявшие раздор. В самой же Франции царило смятение: там придворные готовились встретить ненавистного молодого правителя, которого считали союзником и марионеткой Бургундии.

Из-за границы в это же время начали возвращаться друзья Людовика, вновь занимая свои владения во Франции. В числе первых оказался Джордан де Сент-Пол, виконт де Рибейрак. Его сын Саймон, оставшийся наконец полновластным хозяином своих владений в Шотландии, закатил по этому поводу пирушку на целую неделю, к вящей досаде своей жены, Кателины. Когда же она узнала, что он собирается за границу, отчаяние ее и вовсе сделалось беспредельным, ― она ни на миг не отпускала мужа от себя. Саймон, впрочем, не возражал: одного сына ему было явно недостаточно. Но все же он не согласился взять жену с собой в Италию.

Грегорио, поверенный компании Шаретти, отбыл на юг за три месяца до этого и собирался первым делом заехать в Дижон и в Женеву, чтобы там встретиться со своей хозяйкой, Марианой де Шаретти. Насколько Саймону было известно, их основной целью было разорвать брак между дочерью Вдовы и Пагано Дориа. Шотландец с удовольствием последовал бы за ними, но отец указал ему на всю неразумность такого шага. Проклятый толстяк Джордан, ― в качестве решающего аргумента он урезал денежное пособие сына и закрыл ему кредит, так что тот при всем желании не смог бы никуда уехать.

Но теперь все изменилось. Отец вернулся в Рибейрак, где его ожидало слишком много забот, ― так что едва ли он мог пристально следить за делами Саймона, у которого где-то в Черном море оставался груженый парусник и наймит-генуэзец, который наверняка пытался присвоить себе все доходы, по праву принадлежавшие его хозяину. Саймону до зарезу были необходимы эти деньги, чтобы развязаться со своим стариком. Разумеется, сперва нужно было выплатить отцу стоимость судна и груза; таково было требование толстяка Джордана.