Но кальвинистский пыл многих иммигрантов не был чем-то новым в создавшемся положении, и, когда Хофт с Епископием жаловались на «фламандское» влияние, они имели в виду в первую очередь проповедников и состоятельных владельцев мануфактур и купцов в консисториях, а не иммигрантское трудовое население. Противоречия в мануфактурных городах вступили в решающую фазу только с 1616 г. и объяснялись, по меньшей мере, отчасти, экономическими причинами. Двенадцатилетнее перемирие стимулировало рост голландской коммерции в Европе, за исключением зеландской транзитной торговли. Оно было также периодом бурного расцвета мануфактур, особенно в текстильных отраслях. Но хотя города, где были сосредоточены мануфактуры, быстро росли, наряду с объемом выпускаемой продукции, перемирие характеризовалось также растущей конкуренцией со стороны возрождающихся индустриальных округов южных Нидерландов, вызванной снижением тарифов на импорт в Республике с 1609 г. и возобновлением поставок балтийской шерсти и другого сырья во Фландрию. После 1609 г. на голландский рынок из Фландрии и Брабанта хлынул поток «новых гобеленов» и полотна. Это устраивало голландских купцов, имевших теперь два источника поставок тканей и полотна, которые они отправляли на экспорт, тогда как отпускные цены стали падать. Но изменение экономических условий нанесло тяжелый удар по материальному положению рабочих, для которых перемирие стало временем резкого снижения заработков, роста арендной платы и усиления эксплуатации купечеством. Существовало также несколько отраслей промышленности, особенно, ткачество, продукция которых не предназначалась для экспорта на заморские рынки, но столкнулась с теми же проблемами высоких цен и растущего соперничества с югом, как и другие отрасли.

Таким образом, экономическое давление привело к ухудшению условий жизни ремесленного населения в мануфактурных центрах и нашло свое выражение, по меньшей мере, частичное, в том, что народные массы все больше проникались духом воинствующего контрремонстрантизма. Это явление никоим образом не ограничивалось иммигрантским пролетариатом, трудившимся в текстильной промышленности: оно получило широкое распространение и в крупнейших, и в некоторых малых городах. Но справедливости ради следует сказать, что оно приняло особенно ярко выраженную форму среди иммигрантов. Так, был отмечен ряд случаев, когда неблагоприятное воздействие экономической конъюнктуры перебрасывалось на теологическую и политическую сцену лишь в ограниченном масштабе. В августе 1616 г. серьезное восстание вспыхнуло в Делфте, городе, где было сравнительно немного иммигрантов, но в котором сложилась особенно тяжелая экономическая ситуация из-за кризиса в ткацкой индустрии, бывшей основой городской экономики. Но здесь теологическая составляющая была не особенно заметна. Волнения, кульминацией которых стал захват городской ратуши, были по сути своей протестом против высоких цен на хлеб и ухудшение условий жизни. В ряде случаев народные движения происходили под знаменем контрремонстрантизма, например, в Гауде, преимущественно арминианском городе, где контрремонстранты в январе 1617 г. осмелились подать петицию штатгальтеру, не поставив в известность об этом городской совет, прося дать разрешение на учреждение своей отдельной реформатской конгрегации. Этот вызов регентам, опиравшийся на притязания, что городской совет не имеет церковной юрисдикции, так взбесил городской совет Гоуды, что он подверг наказанию двух вождей движения и лишил трех других гражданства, в результате чего они утратили членство в городских гильдиях. Было выявлено около 80 представителей контрремонстрантской группировки в Гауде, около 60% из которых были южанами-иммигрантами, главным образом, текстильными рабочими. Но во всех крупных мануфактурных городах, а также в Амстердаме, большинство рабочих сочувствовало контрремонстрантам, хотя самые ярко выраженные антиарминианские настроения преобладали среди южан-иммигрантов.

К 1617–18 гг. народная контрреформация стала представлять открытую угрозу для власти регентов в Голландии. В Утрехте, впрочем, были слабые признаки воинствующего народного кальвинизма, единственная оппозиция официальному арминианству заключалась в том, что каждое воскресенье несколько диссидентов уходили из города для присутствия на «истинно христианских реформатских богослужениях» в соседнем контрремонстрантском Вианене. (По контрасту, соседние свободные сеньории Кулемборг и Бюрен были стойкими ремонстрантами). Но во многих голландских городах многие «Грязные гезы» (Slijkgeuzen), как их называли, демонстрировали свою оппозицию тем, что каждое воскресенье тянулись из города большими колоннами в контрремонстрантские церкви в сельской местности. В Гааге к лету 1616 г. около 700 человек ходили каждое воскресенье слушать проповедь Росаэса в Рисвик.

К началу 1617 г. в воздухе витали явные признаки восстания. В январе волнениями были охвачены Гаага и Бриль, причем в последнем случае местный гарнизон отказался прийти на помощь магистрату, не получив соответствующего приказа от штатгальтера. В Гааге атмосфера настолько накалилась, что Уттенбогарт был близок к отчаянию. 9 июля толпа контрремонстрантов силой захватила заброшенную Монастырскую церковь в центре Гааги и учредила там конгрегацию, которую городские власти не осмелились разогнать. Как сообщалось, на богослужения в этом храме собиралось больше прихожан, чем на арминианские службы в главных городских церквях. Этот эпизод, наряду с решением Морица самому посещать богослужения в Монастырской церкви, произвел глубокое впечатление, будучи четким признаком растущей слабости режима Олдебарневельта.

В Амстердаме контрремонстранты перешли к активным действиям в феврале 1617 г. Толпы юнцов начали совершать нападения на ремонстрантские молитвенные собрания. Несколько домов ремонстрантов были разграблены. Не избежал крупных волнений и родной город Арминия — Оудеватер, где 3 мая 1617 г. толпа ремесленников заставила арминианский городской совет отменить свой же указ о смещении с кафедры контрремонстрантского проповедника Яна Лидия. По соседству был размещен военный гарнизон, но регенты снова не получили поддержки.

Растущая вовлеченность в партийную борьбу народных масс находила отражение в неуклонном росте количества голландскоязычных памфлетов и трактатов, посвященных арминиано-гомаристским противоречиям. От приблизительно 50 памфлетов, опубликованных в 1613 г., и такого же числа в 1614 г., их количество выросло до 80 в 1615 г., свыше 100 в 1616 г., 175 в 1617 г. и более чем 300 в 1618 г. Обе стороны вели теолого-политическую полемику с большим азартом: со стороны ремонстрантов особенно страстно отстаивали свои положения роттердамский проповедник Николас Гревинсховен и его утрехтский коллега Якоб Таврин. Но, как ни странно, в стране, изобиловавшей художниками — и где Революция открыла обширное поле деятельности для искусства карикатуры и политических изданий — параллельная волна наглядной агитации отсутствовала до самого крушения режима в 1618 г. Наиболее яркий представитель политической печати той эпохи, Адриан ван де Венне (1589–1662) начал выполнять карикатуры, такие, как «Праведное сито» (1618) — изображавшую большое сито, которое держали в руках члены Генеральных Штатов при помощи Морица, и через которое проваливались Олденбарневельт и арминианская верхушка — только когда политическое соперничество уже закончилось. На ранней картине ванде Венне, «Ловля душ» (1614), группа ремонстрантских теологов, включая Ворстия, показана на одной стороне с контрремонстрантами, напротив католиков, без всякого намека на распрю, скорее подразумевая единство, а не разногласия представителей обоих лагерей перед лицом общего противника. Как представляется, до 1618 г. все городские советы и провинциальные Штаты, вне зависимости от их теологических взглядов, воздерживались от нападок на Адвоката или Штаты Голландии в публичной печати. Это служит параллелью к тому факту, что печатная полемика того времени кипела вокруг теологии и теологов, но воздерживалась от всяких намеков на Олденбарневельта и Штаты Голландии, равно как и Морица.