«На следующий день после встречи Бутенваля с Брушером, — продолжает Трубецкой, — Абердин сделал недвусмысленное заявление о британской политике касательно Турции. Оккупация Константинополя Россией или Австрией „является несовместимой с британской позицией… и рассматривается как неприемлемая акция“. Британия намеревалась помогать Турции. Падение султана рассматривалось лишь как отдаленная возможность — Турция вовсе не стояла на краю гибели. Британия желала в полной мере сотрудничать с Россией в поддержке Оттоманской империи и превыше всего была заинтересована в сохранении мира. Правительство Ее Величества „будет оказывать содействие Турции исходя из убеждения, что любая нестабильность на Востоке непременно станет источником раздора на Западе“. Падение Бельгии признавалось недопустимым — дядя Виктории должен остаться на троне. „Бельгийский вопрос“ послужил толчком для изменения британской позиции по „восточному вопросу“»[1219]. Тем самым британское правительство в полной мере определило свою позицию, поэтому Наполеон III продолжал выстраивать политику, направленную на укрепление сотрудничества с Англией.

24 мая 1853 года император французов предложил британскому правительству союз с целью противодействия экспансии России[1220]. Правительство Ее Величества сочло за лучшее принять предложение французов.

31 мая Наполеон III отдал распоряжение французской эскадре направиться к Дарданеллам. К этому моменту там уже находилась британская флотилия. 10 июня французское правительство предложило провести конференцию государств — участников Лондонской конвенции о проливах 1841 года для разрешения конфликтной ситуации на Востоке. Однако это предложение не нашло поддержки у России и Австрии.

Напряжение достигло наивысшей точки. По сути, вопрос стоял так — кто первый сделает неверный шаг. Не соизмерив все реальные обстоятельства и последствия, этот шаг совершил Николай I, отдав команду перейти Прут.

Через три дня после того, как русские войска переправились через Прут, объединенный англо-французский флот получил приказ следовать в Безикскую бухту у входа в Дарданеллы. Приказ предписывал французским и английским судам «не входить в Дарданеллы до тех пор, пока Россия не начнет военные действия и Порта не объявит, что находится в состоянии войны»[1221]. Целью передвижения флотов было исключительно сохранение Оттоманской империи.

Присутствие мощного союзного флота и негласная поддержка дипломатов из Западной Европы вселяли уверенность в турецкое правительство. На посту министра иностранных дел Турции, сторонника сближения с Россией, Рифаат-пашу сменил англофил и реформатор Решид-паша[1222]. Это привело к тому, что Османская империя окончательно отошла от политики любых односторонних уступок в пользу России. Теперь разговор шел на равных. Российские ультиматумы и требования уже не могли запугать диван султана.

Тем временем русское военное присутствие в дунайских княжествах и наличие мощного союзного флота в Проливах привело к тому, что каждая сторона обвиняла другую в милитаристских приготовлениях и нарушении договоренностей. При этом, формально, именно русское правительство нарушило установленные международные границы, а британские и французские корабли в соответствии с конвенцией 1841 года не вошли в Черное море.

Для петербургского двора дело начало принимать неблагоприятный оборот. Неожиданный союз между Англией и Францией сулил большие неприятности, и встревоженный Николай I попытался получить гарантии поддержки от Австрии и Пруссии. Царь сразу же одобрительно отнесся к предложению австрийского министра иностранных дел Карла фон Буоль-Шауэнштейна собраться в Вене представителям Австрии, Англии, Франции и Пруссии для выработки решения, устраивавшего как Россию, так и Турцию.

Несмотря на то что общественное мнение было настроено антироссийски, правительства Великобритании и Франции не особо стремились довести дело до войны, поэтому австрийское предложение нашло отклик в Лондоне и Париже. Дипломаты великих держав в Константинополе уговорили турецкое правительство «ответить на занятие дунайских княжеств не объявлением войны, а простым протестом, который не исключал надежды на урегулирование вопроса»[1223].

К первому августа 1853 года был подготовлен соответствующий документ, получивший название «Венской ноты». По словам Трубецкого, это был «довольно туманно сформулированный документ, преследующий цель в основных пунктах удовлетворить Россию и при этом не слишком оскорбить Турцию. Документ этот подтверждал Кючук-Кайнарджийский договор 1774 года, признававший российский протекторат над православной церковью на территории Оттоманской империи. Кроме того, Турции вменялось в обязанность обсудить с Россией и Францией все предполагаемые изменения в положении религиозных общин. Все четыре страны — участницы совещания одобрили это решение, как и царь Николай, которого с ним негласно ознакомили. Принятый документ („Венская нота“), впрочем, имел существенный недостаток — он все же наносил обиду Порте. Султан не мог согласиться с ним, не потеряв достоинства. Тем не менее соглашение было достигнуто, и острота проблемы, похоже, была снята»[1224]. «Венская нота» была официально направлена в Петербург и в Константинополь. Забрезжила надежда, что острый конфликт может быть решен мирным путем с наименьшими уступками и без потери престижа всех сторон.

«Император Николай, — утверждают российские историки, — сразу же согласился с предложением держав. В Петербурге усмотрели в этом демарше европейской дипломатии счастливый случай все-таки выпутаться из становившегося все более опасным кризиса с наименьшими потерями. Государю, вероятно, понравилось упоминание в ноте о договорах, заключенных после победоносных для России войн. Он лишь потребовал, чтобы султан также принял ноту без каких-либо оговорок. Однако этого не произошло. Турецкая дипломатия нашла в формулировках ноты предпосылки для вмешательства России во внутренние дела Османской империи. В Константинополе усиливались воинственные настроения. Решид-паша снабдил „Венскую ноту“ такими оговорками, которые в Петербурге были сочтены неприемлемыми»[1225]. Турцию охватил милитаристский угар, подогреваемый фанатичными исламистами. Султан оказался под мощным давлением своих подданных.