Каждый год одно и то же. Но у нас всегда получалось.

На самом деле существовало только одно изобретение, с которым Туути было сложно найти общий язык. Портативный радиотелефон. Я ее понимаю. Нужно было подняться на гору, чаще всего в темноте и желательно не в грозу, открыть крышку аппарата, выдвинуть антенну и произнести: «Harun calling. Over»[174]. Сигнал почти никогда не проходил куда надо, но можно было вклиниться в рабочие переговоры между большими пароходами на внешнем фарватере. Впрочем, они не могли услышать, что говорим мы, и это было довольно обидно. Под конец следовало сказать «Over» и отключиться.

Потом появилась новая модель телефона, работавшая от аккумулятора на двенадцать вольт. Для аккумулятора и всех его проводов Туути изготовила красивый ящик с двумя ручками, чтобы его можно было осторожно выносить на крыльцо; насколько я поняла, у аккумулятора была склонность разъедать все предметы, его окружавшие.

Надлежало регулярно заряжать аккумулятор на Пеллинки, но нужды в этом не было, потому что нам очень редко удавалось куда-нибудь дозвониться.

Сначала следовало звонить на центральную телефонную станцию. Даже если она отвечала, понять, что они тараторят, было нельзя. Мы перезванивали снова, но следовало лишь: «та-та-та», а в следующий раз вообще ни звука. Причем в этой тишине можно было совершенно отчетливо разобрать и довольно долго слушать, как кто-то или что-то дышит в трубку.

Любое сообщение или вопрос, доверенные телефону, с легкостью могли быть утрачены, если, к собственному разочарованию или облегчению, ты не находил сразу что сказать. Иногда получалось без труда мгновенно попасть туда, куда звонишь, без малейшей задержки, и тогда было проще простого растеряться и оказаться не в состоянии произнести ни слова, просто стоять и дышать в трубку.

Затем у нас появились радиотелефон и солнечная батарея. Вот это была просто непостижимая тайна. Но это произошло незадолго до того, как мы навсегда покинули Кловхарун, поэтому разбираться с ней при надобности предстояло другим людям.

7

В одно лето вдруг стало трудно вытаскивать сети. Ландшафт острова казался неуправляемым и обманчивым. Он нас больше удивлял, чем пугал. Наверное, тогда мы еще были довольно молоды, но я на всякий случай кое-где забетонировала ступеньки, а Туути протянула канаты и приделала поручни, и жизнь шла, как прежде, только рыбы стало меньше.

Дела пошли хуже, когда я поняла, что мне неохота, например, подниматься на крышу, чтобы почистить дымоход (я ссылалась на то, что хочу поработать, да-да).

А в последнее лето случилось непростительное: я начала бояться моря. Огромные волны больше не связывались в моем сознании с приключением, только с тревогой и ответственностью за лодку и, кстати, за все суда, что шли по морю в шторм. Как несправедливо – даже в ночных кошмарах море всегда было для меня надежным прибежищем: опасность оставалась позади, как только ты прыгал в воду и плыл, чтобы никогда не вернуться назад. Этот страх я воспринимала как предательство – самой себя.

Позже мы придумали тайную игру, заключавшуюся в том, чтобы перекладывать предметы с их привычных мест. Мы представляли себе, где эти вещи, эти глубоко почитаемые памятные объекты, перешедшие к нам по наследству, отвоеванные или найденные на берегу, могут, так сказать, воспрянуть духом. Самыми драгоценными, пожалуй, были латунная дверь от капитанской рубки, дедушкин барометр и прибившееся к берегу штурманское свидетельство. У нас имелись столетние поплавки для рыболовных сетей с клеймом владельца и завернутые в бересту грузила, а также красивые оцинкованные ящики с каллиграфическими надписями, которые мы находили на пляже, – из-под коньяка «Наполеон», виски «Оулд Смагглерс» и апельсинов с Ямайки. А еще то, что нам передали добровольно: например, судовой лаг[175], половина секстанта и большущий канатный шкив с одного галеаса[176]. Теперь мы отправляли все эти в большой или меньшей степени дорогие сердцу предметы к другим островам, где поселенцы еще могли считаться новоселами и только начинали превращать свои дома в музеи мореплавания.

Мы знали, что настал момент расстаться с домом. Уверили друг друга в том, что гораздо элегантнее положить всему конец вовремя, чем потом быть вынужденными это сделать. Говорить об этом слишком часто не хотелось, чтобы не превращать все в нытье.

Я села и написала, что существует идеальный баланс между абсолютным покоем встречи с чем-то знакомым и нервным напряжением расставания, затем зачеркнула «идеальный» и добавила в конце «оба эти ощущения бесценны», после чего начала думать, что же на самом деле имела в виду.

Со временем мы начали раскладывать тут и там записочки с напоминаниями: «Не закрывай заслонку, она быстро ржавеет», «Ключ у дверного косяка» или «Шерстяные гольфы и носки под полкой для сапог» и так далее. Некоторые предметы нужно было снабжать объяснениями: кто же поймет, что желтый пятикилограммовый ком непонятно чего на самом деле является тюленьим жиром для натирания причала.

«А тайная комната?» – спросила я, но Туути сказала, что ее люди найдут сами и что не следует недооценивать их природное любопытство. Так или иначе, мы спрятали туда небольшую бутылку рома в качестве сюрприза и награды.

Здесь следует упомянуть, что зимой в тайной комнате Туути хранились пятьдесят пистолетных патронов, три свечи зажигания, лучшая лодка, сделанная Хам из коры, комплект инструментов для «Хонды», барометр и папина статуэтка.

Туути обожает собирать вещи, потому что у нее это хорошо получается. В прежние годы с приближением весны – уже в феврале! – она начинала паковать вещи для острова, немного смущаясь своей радостной поспешности. Я отлично понимала, почему в первую очередь она упаковывала пресс «Беккер» для глубокой печати и барабаны c техническим вазелином «Эвергриз». В списке, как правило, значились растворитель «Сангайол», технический очиститель для рук «Суорфига», а еще скипидар и ветошь. Знаю, после всего, что относилось к ее работе, следовали инструменты, затем книги и пластинки, потом уже все остальное:

огнестойкий лак для печей «Карамба»

масло для ружей и свинцовая вода

tyttöjen keittokirja ja niksikirja[177]

сигнальный пистолет

смычки якорной цепи для «Виктории» + 25, 30

леска номер 26, 23, 20–80 метров

кольца для парусов, крючки

медные гвоздики, 2 кошачьих туалета

2 кг яблок

воск для камня

фитили для лампы «Аладдин»

тиковое масло + 5 л оливкового масла

норвежское термобелье

семенная картошка

2 х 10 л керосина

газовые баллоны 5 и 10 л, батарейки для рации

пружина для подвального люка

машинное масло и жидкость для розжига

Затем шел список