— О, я должен был догадаться.

Флайер наконец стартовал, ничуть не снизив накала страстей в переднем отсеке, зато Кенстридж теперь мог спокойно откинуться на спинку и прикрыть веки.

В голове было гулко и пусто. Как раз то, чего он и добивался. Плотный слой слежавшихся затхлых эмоций, заполнивший подвалы его сознания за прошедшие месяцы, никак не желал оттуда рассасываться. Ему нужно время. Много времени, чтобы прибраться в собственном подсознании. И пока он этого не сделает, не сможет сдвинуться с мёртвой точки.

Мягкий толчок посадки привёл Кенстриджа в чувство. Кажется, он незаметно для себя успел задремать.

— Ну что, приехали?

Вопрос был риторически задан в воздух, но все присутствующие тут же поспешили уверить его в правильности таких предположений. Не исключая двух горлопанок.

С момента первых новостей о скором появлении у Ларки двойни старый дом ещё родителей Кенстриджа окончательно превратился в нечто, в шутку названное кем-то из знакомых «хутором». Некогда совершенно пустой, с момента повторного воцарения здесь Элизабет, а также возвращения под родную крышу самой Ларки, не говоря уже о множестве разом и навечно поселившихся здесь тётушек, приходящего семейства старшей, а также разнообразных знакомых — их хутор окончательно превратился в поселение гаремного типа, где обитало множество женщин, детей и домашних животных, вот только хозяина не хватало.

Кенстридж с удивлением уставился на собственное отражение в послушно материализовавшемся зеркале. Видимо, эту роль теперь предполагается исполнять ему самому.

Так.

Кенстридж решительным жестом распахнул люк, с головой, как в прорубь, погружаясь в обступившее его человеческое море. Четырёхлетняя старшая внучка тут же с воплями унеслась за чужие спины, не реагируя на посулы «поздороваться с дедушкой». Отовсюду лезли приветственно обниматься, поздравляли. На все здравицы Кенстридж уверенно отвечал, ни разу, вроде бы, никого не перепутав и ни разу не повторившись. Оказалось, ближе к вечеру на поляне между новым с иголочки домиком для молодой матери и главным цветником обещана вечеринка. Элизабет. Её штучки. Ладно, мы ещё пообщаемся, мирно, но с намёком на неглубоко закопанные болеодорас войны.

А пока, осталось у Кенстриджа ещё одно, последнее дело.

И тогда можно начинать жизнь вольной птицы.

Когда первую приветственную суматоху удалось усмирить, Кенстридж тут же воспользовался случившейся паузой, чтобы ускользнуть в свой личный флигель, который был надёжно ограждён от незваных и самое главное званых гостей личным кодом, и потому дожидался хозяина в неприкосновенности, пыли и тишине.

Там он раньше работал, теперь, видимо, там он будет и отдыхать.

Но сперва нужно отдать этой работе последний долг.

Он держал это письмо про запас, несколько раз порываясь распечатать, но всё не находя достойного момента. Больше тянуть не имело никакого смысла. Пусть там, за дверью, продолжается бардак, здесь он привычно усядется в задвинутое в самый угол кресло, и активирует до боли знакомую эрвэ-панель.

Забавно, но Кенстридж ни разу не слышал голоса Ковальского. Все эти годы инвестигейтор привычно оперировал расшифровками переговоров и опять же текстовыми отчётами. Если напрячься, можно вспомнить лицо «Небесного гостя», но голос, как сейчас выяснялось, до сих пор оставался для него загадкой.

Он отнюдь не упирал на металлические командирские нотки, хотя и не мямлил тоном гражданского человека. Он просто говорил, что должен был сказать, интонациями вполне будничными, не лишёнными театральных обертонов, но и ничуть не позёрскими. Будто это не было первым и последним сообщением лично ему, инвестигейтору Кенстриджу, единственному в Галактике человеку, который знал Ковальского лучше его самого. Обычное письмо, по делу серьёзному, но не судьбоносному.

Всё, что нужно было решить, они двое решили задолго до даты, что стояла в подписи документа. А значит, всё это нужно было просто проговорить напоследок, придавая всей этой печальной истории чувство завершённости.

Ковальский рассказывал о тех критических часах, которые Кенстридж провёл сначала в попытках докопаться до сути, а потом в ожидании приговора.

Он рассказывал о том, чего не прочитаешь в отчётах, он рассказал, чего этот вынесенный в итоге приговор стоил лично ему, как человеку, как другу, как Капитану, как Кандидату.

Да, он спел вместе с Симахом Нуари свою первую и последнюю Песню Глубин на той безымянной планете, кладя самую свою суть Кандидата на алтарь победы, которая в тот день стала синонимом жизни и будущего для всех его солдат. А потому он не колебался ни секунды.

Легион был брошен в огонь и вышел оттуда победителем, как в старые времена Мирофаит, второй битвы у Барьера, когда Воины разных рас вели в бой армады кораблей, сражаясь за будущее всей Метагалактики. Но тут всё было проще и прозаичнее. Сжигая себя, Кандидат давал другим шанс, и лишь гибель Капитана Алохаи стала в итоге той случайностью, которую никто бы не смог предусмотреть. Так общая победа в итоге обернулась для Ковальского личной трагедией. Была оборвана последняя нить, связующая его с внешним миром, а внутренний — опустошила сама Песня Глубин.

Кенстридж попытался выяснить, пользуясь своим прямым каналом с Советом, что бывает с Кандидатами, пытающимися прежде срока спеть Песню Глубин, пусть из искре и удалось накопить из внешних источников достаточно для того энергии. Внятного ответа не последовало. Плазмоидная матрица Кандидата была хрупка и нестабильна, её можно было разрушить и куда более слабыми воздействиями. Такая же грандиозная встряска могла привести к любым, самым непредсказуемым результатам.

Судя по письму, Ковальскому повезло, он покуда банально перестал слышать то, что он называет в письме своим «эхом». Вторичные личности Избранного отныне или растворились в небытие, или же просто потеряли всякую связь с физической реальностью Кандидата, замкнувшись на себя в вечном молчании. Точно также, как в своё время замкнулся сам Ковальский в госпитальном боксе Наристийского Госпиталя.

Кенстридж дослушал запись до конца, потом погасил панель, но подниматься из кресла не спешил.

Прощайте, инвестигейтор. Жаль, что у нас не было шанса поговорить.

Да, у них не было шанса. Как нет теперь шанса и у Ковальского. Да, он искренне считает, что стал теперь обычным человеком. И у него действительно есть такая возможность. Только это возможность, не более. Галактика не оперирует возможностями. Дело под кодовым именем «Небесный гость» его ребятки, скорее всего, действительно закроют. Но вот Совет вряд ли оставит его в покое.

Если Первый придёт к какому-то решению, никакие обещания Кандидата Ковальского инвестигейтору Кенстриджу ничего не изменят. Другой вопрос, что если Ковальский действительно по-прежнему Кандидат, то ему придётся вновь самому искать свою судьбу, как бы он этому не противился. Он снова окажется ровно в