– «Подвижен» было бы более дипломатично.

– Все едино. Мы слишком мало знаем его, Вэнион, а намсейчас приходится действовать в чужом мире. Насколько нам известно, он ведетдневник и записывает туда все, что случилось за день. Вероятно, таковтамульский обычай. Вполне вероятно, что весь наш замысел мог оказатьсядоступным служанке, которая каждое утро застилает императорскую постель.

– Это всего лишь предположения, Спархок.

– Засады, в которые попали наши отряды, не были всеголишь предположением.

– Но ведь ты же не подозреваешь императора?

– Вэнион, кто-то сообщил врагу о наших намерениях. Вконце концов, мы можем извиниться перед императором после того, как закончитсявечернее развлечение.

– Ну, это уж чересчур, Спархок! – взорвалсяВэнион, указывая на массивный стальной запор, который прилаживали на внутреннююсторону ворот подручные Халэда.

– Вэнион, его все равно не будет видно, когда распахнутворота, а кроме того, Халэд собирается прикрыть запор какой-нибудь драпировкой.Удалось Сефрении связаться с Заластой?

– Нет. Он, должно быть, все еще слишком далеко.

– Мне было бы намного спокойнее, если б он оказался здесь.Если сегодня вечером здесь явятся Тролли-Боги, нам придется весьма туго.

– Афраэль сможет справиться с ними.

– Только если откроет при этом свою истинную сущность,а тогда моя жена узнает кое-что, чего ей знать отнюдь не следует. Я ненастолько обожаю Сарабиана, чтобы рисковать рассудком Эланы, сохраняя ему трон.

Солнце медленно двигалось по западной части неба, все нижесклоняясь к горизонту. Спархок понимал, что все это чепуха, но все же не моготделаться от ощущения, что огненный шар летит к земле со стремительностьюпадающей звезды. Столько оставалось еще мелочей, столько дел нужно былопеределать – причем, хуже того, большую часть этих дел и начать-то можно былотолько после захода солнца, когда сумерки скроют их от сотен глаз, наверняканаблюдавших за замком.

Был ранний вечер, когда наконец в королевские покои явилсяКелтэн и объявил, что они переделали все, что можно было сделать до темноты.Спархок вздохнул с облегчением – по крайней мере, хоть что-то завершилосьвовремя.

– А что, министр внутренних дел не обманул нашихожиданий? – спросила Элана. Она сидела в кресле у окна, а Мелидира и Алиэнбыли целиком поглощены сложнейшим процессом, который вкратце именуется «делатьприческу».

– О да, ваше величество, – отозвался Келтэн сширокой ухмылкой. – Он оказался еще более разговорчив, чем ваш кузенЛичеас. Улаф умеет быть убедительным. Кажется, на Колату особенное впечатлениепроизвели пиявки.

– Пиявки? Келтэн кивнул.

– Когда Улаф предложил сунуть Колату головой вниз вбочку с пиявками, тот немедля воспылал желанием поделиться с нами всеми своимисекретами.

– Боже милостивый! – содрогнулась королева.

Все гости, сколько их ни присутствовало в этот вечер наприеме, устроенном королевой Элении, единодушно решили, что это празднество –несомненно, венец всего светского сезона. Разноцветные фонари, которые освещалиинкрустированные перламутром укрепления, яркие флажки – несколько тысяч ярдоввесьма дорогого шелка, – все это представляло собой красочное и нарядноезрелище; а оркестр на крепостном валу, игравший традиционные эленийские мелодиивместо беспорядочной какофонии, которая считалась музыкой при дворе Сарабиана,придавал всему вечеру некий милый архаичный налет. Однако больше всего потряслигостей барки в заполненном водой рву. Мысль трапезничать на свежем воздухе быласовершенно внове тамульцам, а уж идея плавучих пиршественных залов, освещенныхярким пламенем свечей и задрапированных красочным шелком, и вовсе выходиладалеко за пределы воображения среднего придворного.

Эти свечи терзали рыцарей нешуточным беспокойством. Однамысль об открытом огне так близко от опасного груза в трюмах барок могласогнать цвет с лица самого отчаянного храбреца.

Поскольку прием устраивался возле эленийского замка и самаего хозяйка была эленийкой, придворные дамы императора истощили творческие силывсех портных Материона, стремясь одеться «по-эленийски». Результаты не всегдабыли удачные, поскольку портным Материона приходилось за вдохновениемобращаться к книгам, а многие книги в университетской библиотеке насчитывали понескольку столетий, так что наряды, описанные в них, безнадежно устарели.

Зато Элана и Мелидира были, само собой, одеты по последнеймоде и привлекали всеобщее внимание. Элана облачилась в царственно синееплатье, а в ее светлых волосах покоилась диадема, украшенная алмазами ирубинами. Мелидира оделась в лиловое – судя по всему, это был ее любимый цвет.Миртаи категорически отказалась следовать моде. На ней было то же синее одеяниебез рукавов, в котором она красовалась на свадьбе своей хозяйки, и уж на сейраз она не скрывала, что вооружена до зубов. Ко всеобщему удивлению, Сефрениятоже надела платье по эленийской моде – разумеется, снежно-белого цвета – иВэнион был совершенно сражен ее внешностью. Рыцари из свиты королевы обрядилисьв камзолы и обтягивающие штаны, хотя Спархок предпочел бы что-нибудь попроще ипонадежней. Впрочем, их доспехи были припрятаны под рукой.

После того как придворные Сарабиана, соблюдя все приличия,разбрелись по баркам в извечном светском кружении, наступила пауза, которуюпрервали звонкие эленийские фанфары.

– Мне пришлось пригрозить музыкантам применить силу,чтобы они согласились как должно приветствовать императора, – шепотомсказал Спархоку элегантно одетый Стрейджен.

– Вот как?

– Они настаивали на том, чтобы встречать императора темчудовищным шумом, который здесь принято именовать музыкой. Но смягчились послетого, как я слегка попортил шпагой наряд одному из трубачей. – ГлазаСтрейджена вдруг расширились. – Ради Бога, парень! – прошипел онслуге, который ставил на стол огромное блюдо с дымящимся жареным мясом. –Осторожнее со свечами!

– Он тамулец, Стрейджен, – заметил Спархок, когдаслуга непонимающе уставился на талесийца, – а ты говоришь с нимпо-эленийски.

– Ну так скажи ему, Спархок, чтобы был осторожен! Одинневерный язычок пламени – и все мы живьем поджаримся на этих барках!

Император и его девять жен появились на подъемном мосту и покрытым ковром ступеням сошли к первой барке.