чешская версия — potapka, «утка», — подразумевающая, по-видимому, прическу, напоминавшую утиный хвост. Наконец, румынский вариант malagambisti обязан своим появлением известному румынскому джазисту-ударнику Сергиу Малагамбе[1211].

Мода, которой следовали эти юные мятежники, варьировала от страны к стране в зависимости от ассортимента местных барахолок, содержимого гуманитарных посылок с Запада, а также талантов местных портных. В целом парни предпочитали узкие брюки — «дудочки»; в Варшаве был даже портной, который специализировался на изготовлении их из обычных брюк. Девушки поначалу носили облегающие юбки — «карандаши», а позднее перешли на пропагандируемый в то время модельером Кристианом Диором стиль New Look, который предполагал платья с зауженной талией и широкие юбки, предпочтительно ярких расцветок. И юноши, и девушки предпочитали туфли на толстой резиновой подошве в американском стиле, которые в Венгрии стали называть jampi. В моде были также рубашки яркой раскраски, поскольку они сильно контрастировали с монотонной униформой молодых коммунистов, и широкие галстуки, часто расписанные вручную. Идея заключалась в том, что рубашки и галстуки должны контрастировать друг с другом. Особенно популярной была комбинация зеленого галстука и желтой рубашки, которую в Польше прозвали «омлет с луком». Проживавший в Варшаве Леопольд Тырманд вводил в моду еще и полосатые носки. Он делал так, по его словам, демонстрируя «право на собственный вкус»[1212]. Он с некоторой иронией дистанцировался от bikiniarze, которые в большинстве своем были моложе его, хотя в целом воспринимал их с одобрением: «Конечно, это была бедная, немытая, провинциально польская версия стиля jitterbug… Даже те, кто не искоренял ее, смотрели на нее свысока, хотя одновременно она вызывала и уважение — своей стойкостью, готовностью бороться с всевластным государством, противопоставлением себя серости и бедности»[1213].

Как и на Западе, одежда ассоциировалась с музыкой. Подобно своим западноевропейским собратьям, bikiniarze, jampecek и им подобные начинали как фанаты джаза — вопреки (или благодаря) тому, что молодые коммунисты безжалостно разбивали джазовые пластинки. Находясь под запретом, джазовая музыка неизбежно политизировалась. Даже прослушивание радиопередач, посвященных джазу, расценивалось как политическая деятельность: сама настройка отцовского радио на ту или иную заграничную волну считалась формой инакомыслия. Чрезвычайной популярностью пользовались музыкальные передачи коммерческой станции «Радио Люксембург»; позже эти лавры перешли к джазовым программам «Голоса Америки». Подобную деятельность приравнивали к диссидентской на протяжении четырех десятилетий — вплоть до падения коммунистических режимов.

Одежда и музыка сближали молодых мятежников из Польши или ГДР с американскими и британскими рокерами, стилягами, пижонами. Но в силу общей природы восточноевропейских режимов выбор одежды на востоке континента имел более глубокое политическое значение, чем на западе. По мнению властей, молодые стиляги по определению были вовлечены в деятельность черного рынка, а иначе где еще они могли доставать столь необычные наряды? Точно так же, по определению, они считались поклонниками потребительского общества американского типа. Подобно западным подросткам, они желали обладать красивыми вещами. Но им хотелось того, чего коммунистическая система предоставить не могла, и поэтому приходилось стараться изо всех сил. Бывший венгерский jampecek вспоминал, в какую даль ему нужно было забираться, чтобы стать обладателем желанных туфель на толстой подошве: «В южном округе были три торговца, имен я не помню, но они лично привозили товар. Мне кажется, это были югославы или какие-то южане… Возможность покупать такие вещи в рассрочку была большой редкостью, для этого нужно было иметь связи… Охотясь за дефицитным товаром, люди завидовали друг другу…»[1214]

Кроме того, режим предполагал, что восхищение западной модой автоматически означало одобрение политики Запада. Коммунистическая пресса довольно скоро начала обвинять молодых мятежников не только в нонконформизме, но и в пропаганде упадочной американской культуры, подрыве коммунистических ценностей и даже получении инструкций с Запада. Нередко их называли саботажниками или шпионами. Но, вопреки ожиданиям, эта своего рода пропаганда оборачивалась тем, что разрозненные и слабые группы приобретали значимость, какой не обладали прежде. Одна польская газета характеризовала американскую поп-культуру как «культ пустой славы и бессмысленной роскоши, одобрение и возвеличивание самых низменных желаний, тягу к сенсации»[1215]. Официальные СМИ приравнивали bikiniarze к «спекулянтам, кулакам, хулиганам и реакционерам»[1216]. Яцек Куронь считал, что подобные нападки скорее притягивали молодых людей к джазу, «западным» танцам, экзотичным нарядам. По его мнению, bikiniarze превратились в настоящий феномен контркультуры только после того, как на них обрушилась официальная печать: «Им говорили: „Вы bikiniarze“, и они отвечали: „Да, мы bikiniarze“. Подобное самоутверждение заменяло им политическую программу, которая у них отсутствовала»[1217].

Шандор Хорват, венгерский историк, который специально изучал движение jampecek в период его расцвета, тоже утверждает, что венгерская молодежная субкультура создавалась газетной пропагандой. Кроме того, по его мнению, кампания против ее представителей вдохновлялась, по-видимому, советскими гонениями на «хулиганство», развернувшимися как раз в то время. Он даже задумывается над вопросом о том, существовали ли jampecek изначально, или же коммунистические власти, нуждавшиеся во враждебном «другом», сами придумали их, позаимствовав описание своих антиподов из «вестернов, гангстерских фильмов, бульварных романов и комиксов», попадавших в Венгрию. Чтобы культивировать образ «хорошего» коммуниста, требовались «плохие» капиталисты, и jampecek вполне подходили для этой роли[1218].

Оказавшись в положении изгоев, группы модников начали привлекать людей, которые действительно желали бросить вызов системе. В Польше, например, происходили серьезные стычки между группировками bikiniarze и zetempowcy (прозвище, образованное от аббревиатуры ZMP, обозначавшей Союз польской молодежи), а также между bikiniarze и полицией. В 1951 году несколько молодых людей из пригорода Варшавы предстали перед судом по обвинению в вооруженном ограблении. Официальная молодежная газета Sztandar Młodych описывала их как «молодых бандитов, служащих американскому империализму», добавляя, что они носят характерные узкие брюки и ботинки на толстой подошве. Некий молодой активист в письме, отправленном в то же издание, делился собственным опытом: после того как шайка молодых «хулиганов», одетых в стиле bikiniarze, избила его только за то, что он шел по улице с коммунистическим красным галстуком на шее, он понял: «поклонники американского образа жизни являются врагами польского народа». Кшиштоф Помян, в то время лидер Союза польской молодежи в Варшаве, тоже подвергся нападению неизвестных в городском парке; по подозрению в совершении этого преступления арестовали одного из его одноклассников, которого, впрочем, позже освободили[1219].

Наблюдалась, однако, и противоположная тенденция. Молодые коммунисты, иногда в тандеме с полицией, выслеживали bikiniarze на улицах, ловили и избивали их, а потом обрезали волосы и кромсали галстуки. «Официальные» танцевальные вечера нередко срывались после того, как bikiniarze начинали танцевать «в своей манере» — в стиле jitterbug, а «оскорбленные» присутствующие в ответ набрасывались на них с кулаками