Ни с кем не говорите… если вам есть что плохого сказать. Да… я очень устала. Извините. До свидания.

Он слышал через дверь, как она уходит вглубь квартиры, послушал еще с минуту, не раздастся ли хоть что-то — шаги или же голос, или плач ребенка, — а затем медленно пошел вниз. Он шел, а в глазах слоилось, и от мыслей, которые он отгонял, сжимало больно в висках. Внешний мир изменился, а он не желал этого замечать.

Сверху он услышал голос Альмы: она говорила с кем-то и злилась, что ей навязываются. Он поскорее взбежал к ней и чуть не столкнулся с переписчиком, который уговаривал жителей выразить свое отношение к новому главе правительства и «Единой Империи».

— Какая наглость! Звонить три минуты, не переставая! Я не хочу отвечать на ваши вопросы!

— Сожалею, но ответа «не хочу» у меня нет… Есть ответы «положительно отношусь», «нейтрально отношусь» и «плохо отношусь».

— Я ничего об этом не знаю, — отрезала Альма, — и не мое дело, что в правительстве… быть может, я и имени такого не слышала, а вы спрашиваете, как я к нему отношусь.

— Сожалею, но я вынужден просить четкого ответа из тех, что есть…

— Мы нормально относимся, — перебил его Дитер.

Альма сильно сжала губы.

— Нейтрально? — уточнил переписчик.

— Нормально… пишите, как вам больше нравится.

— Значит, положительно. Ваша жена согласна?

— Она согласна. Извините, это все?

Переписчик поблагодарил и позвонил в соседнюю квартиру. Альма хлопнула дверью. Лицо ее исказилось — впервые она была столь сильно унижена.

1940

— …Невозможно смотреть! Я приехала, спустилась с трамвая. Удивительно, что собралась толпа, чтобы посмотреть, как станут откапывать погибших. А полицейские кричали, велели разойтись: не на что тут смотреть! Осталась северная стена и лестница. Страшно, очень страшно! Нас уверяли, что до наших домов не доберутся. Нас уверяли, что мы в безопасности! Все ложь! Нас обманули!

— Успокойся, ты не права на этот раз, — ответила Мария. — В этом нет ничьей вины. Так уж получилось…

— Что? Как и я, ты говорила, что с нами это не случится! Тебя не трогает это? Возможно, у вас есть деньги на новое жилье, но разве это перестает быть… вопиющим?

— Ничего… я смирилась. Ничего не остается.

— Вы возвратитесь? Как скоро? У твоего мужа когда заканчивается отпуск?

— Я пока не знаю, как мы вернемся… Остановимся временно в отеле, полагаю. Я… нужно посоветоваться с ним. Как он скажет.

— Ох, это возмутительно! А то и возмутительно, что мы сами должны о себе заботиться! Как призвать наших мужей на войну, они решают это в мгновение ока, а как помочь нам в сложном положении… Ты слушаешь? Ты здесь?

Она положила трубку. В гостиную вошел уже знакомый ей высокий человек и, странно вытерев ноги о край ковра, уселся в кресло. Не понимая, чего он явился, Мария встала к нему лицом. Человек молча смотрел на нее и, что неприятно, лицо его ничего не выражало. С таким же успехом Мария могла разбираться в чувствах и мотивах манекена в витрине магазина. Не спросив, он достал сигареты и закурил. Молчание стало неестественным. Марии хотелось и заговорить, и уйти из комнаты, и бежать далеко-далеко, но шевельнуться было страшно — не вовремя она подумала, что от его воли и жестокости зависит ее семейная жизнь, а быть может, и ее безопасность. Безликий человек, единственной отличительной чертой которого оставался рост, наконец встал и прошел к окну, не выпуская хозяйку из поля зрения.

— Темнеет, — заметил безразлично он.

Пошевелиться было тяжело, тело едва слушалось ее. Полминуты потребовалось, чтобы она смогла вытянуть руку и включить настольную лампу. Сумрачный свет с улицы вытеснился желтоватым искусственным.

— Подайте нам ужин в столовой. Мы с утра не ели.

— Я… у нас… ничего не готово, — прошептала Мария.

— Почему?

— Мы… не собирались… ужинать.

— Вы посчитали, что НАМ не нужен ужин?

Она сглотнула и ответила, как сумела, спокойно:

— Я скажу прислуге… она постарается.

— Вы сами не готовите?

— Нет… я не готовлю.

— Странно. У меня написано, что раньше вы работали в кафе, как раз на кухне.

— Я… — Чего он добивается? — Я отвечала за десерты. Полагаю, это не то, что вас… привлекает нынче. Они не слишком… сытные.

Неужели он не нашел, на что рассчитывал? Или ему интересна игра с беззащитными близкими арестованных? Молниеносно она прикинула, на что согласна пойти, чтобы Дитеру стало полегче. Унизительно накрывать стол мучителям, но это можно пережить.

— Вы хотите, чтобы я что-то вам приготовила? — прямо спросила она.

Человек оглянулся на нее; он был столь же заинтересован, как неодушевленный диван в центре гостиной.

— Нет. Это лишнее. Скажите, чтобы приготовили, и возвращайтесь.

Слова эти обеспокоили ее — она не ошибалась, он чего-то от нее хочет, но явно не стряпни. С желанием поскорее с этим покончить, она не отправилась искать служанку, а позвала из прихожей Софи и попросила ее.

— Что ты там искала? — прошипела она, заметив, что Софи копалась в карманах чьего-то пальто.

— Ничего, — безэмоционально ответила та.

— Все равно. Чушь! Мне наплевать!

Отпустив Софи, она вернулась в гостиную и, чтобы успокоиться, присела на ближайшее место. Боже, сколько можно волноваться? Как она не оцепенела душой за последние часы? Сколько она сможет вынести до того, как потеряет интерес к происходящему?

— Что вам нужно? — набравшись храбрости, спросила она.

Человек снова оглянулся.

— М-м, мне бы поговорить с вами. Если вы не против.

— Вы знаете, что я не против.

— Чего вы так торопитесь? Разве есть основания?..

Она сжала руками подол платья.

— Что с моим мужем?

— В каком он положении или в каком он состоянии?

— Я… — Она запнулась. — Не совсем понимаю.

— Положение у него очень плохое, а состояние… удовлетворительное… пока я не решу иначе. Обнаружены доказательства его антивоенной деятельности. Ваш муж… участвовал в заговоре против правительства. Сейчас в этом нет сомнений.

— И… что вы с ним…

— А вы не знаете, что случается с врагами нашей страны?

Успокойся, не показывай, что ты не боишься — нет, тебе страшно, ты его боишься! Закрой глаза, открой — говори тихо и осторожно.

— И все же… — Как же тяжело говорить! — Что с ним… на что он может…

— Вы — жена изменника. Это доказано. Вы осознаете это?

Человек приблизился. Он встал в полуметре от нее, и Мария заставила себя смотреть прямо. В слабом свете от настольной лампы он был бледнее, почти как древний вампир, что застыл в холодном предвкушении перед трапезой.

— Изменника ждет суд и смертный