— С какой стати я должен вам верить?

— Боюсь, вариантов у вас нет.

Чувствуя себя обманутым, он все же согласился, но в номере вскрыл конверт и прочитал написанное рукой Петера письмо: в нем он приказывал «Мисмис» быть «благоразумной» и заботиться о благополучии семьи, но, если ее не беспокоят переживания домашних, поразмышлять о собственной печальной участи — изгнанницы, имя которой запретят произносить всем знакомым с ней. Из этого пылкого послания ничего нельзя было понять, кроме того, что написавший его осуждает адресата. А что натворила сестра Альберта и с чего ей угрожают быть отлученной от семьи и «публичного общества», выяснить очень хотелось. Как возвратилась Альма, он показал ей письмо и спросил, какого она о нем мнения.

— Я поняла, что муж ее не выпускает! — возмутилась Альма.

— Разве?..

— Ты читал внимательно, мой мишка? Вот, прямо сказано: «Ваш муж поступает благоразумно, Вы обязаны ему, сейчас он стоит между Вами и Вашим безрассудством. Вы жалуетесь, что не властны пройтись с ребенком. Но уверены ли Вы в себе? Уверены ли, что хотите гулять с ребенком?». Не умеешь ты читать письма! Уверена, он пишет о ее любовнике!

— Что? — воскликнул он, пораженный ее выводами. — С чего ты это вообще взяла?

— Разбирать письма — не твое, котенок, смирись.

Итак, Петер Кроль вновь втягивал его в бред, который его не касался. Нехотя он убрал письмо в саквояж — заметит ли таинственная Марта, что оно было вскрыто? Вне сомнения — заметит.

Дом, в котором жила Марта, он знал. В вестибюле он просмотрел таблички с именами всех жильцов и поднялся на указанный этаж, и позвонил в квартиру. Из-за тяжелой темной двери он услышал приглушенный детский плач, а потом — короткий хлопок и чьи-то шаги.

— Кто там? — тихо осведомился хрипловато-низкий молодой голос.

— Вы — Марта, хозяйка?

— Я. А вы кто?

— У меня для вас письмо.

— Какое письмо? Вы кто?

— Гарденберг, друг вашего брата Альберта. Я принес письмо…

— Письмо от моего брата?

— Нет, от Петера Кроля. Вы его знаете?

— А-а-а… конечно. Он написал мне?.. Отчего не прислал по почте?

— Я не знаю, — начиная раздражаться, ответил Дитер. — Мы встретились, он попросил меня передать вам письмо. Это все. Как мне его вам…

— У меня нет ключа, — поспешно сказала она. — Муж запирает меня. Я не могу выйти.

— Я могу просунуть его. Сможете его достать? Попытайтесь…

— Я… хорошо.

Осторожно, кончиками пальцев, он протолкнул письмо в щель под дверью. Он услышал, как зашелестело ее платье, когда она наклонилась, и как захрустела разворачиваемая бумага. Он припомнил, что она похожа на Альберта; раз он взглянул на ее фотографию у Альберта и нашел, что оба, брат и сестра, красивы темной южной красотой и как-то почти трагически похожи. Оба невысокие, с тонкими руками, темными тяжелыми волосами и темными внимательными глазами — он испытал прилив жалости и симпатии, вспомнив, что такова и Мария, по которой он соскучился.

— Письмо распечатано, — без гнева заметила Марта. — Вы читали его?

— Да. Извините… это вышло случайно.

— Понятно… А мой брат знает об этом письме? Он знает, что вы пошли ко мне?

— Нет, он… он не знает. Но если бы знал, что такого?

— Послушайте… вы что, уже уходите? К сожалению, я не могу впустить вас.

— Но не стоять же мне под дверью, согласитесь.

— Послушайте… стойте! — умоляюще заговорила она. Голос ее приблизился, словно она прижалась к двери. — Стойте, стойте! Пожалуйста, поговорите со мной!.. Мне очень одиноко, я совсем одна!

— Но я слышал детский плач…

— Это мой сын, он маленький и… иногда плачет. С нами больше никого нет. Пожалуйста, поговорите со мной. Не оставляйте меня сейчас одну, я не выдержу!

— Я не понимаю, — громче заговорил он. — Как муж может запирать вас одну с ребенком?.. Разве вы отсюда не выходите? Совсем?

— Мне можно выходить вместе с мужем. Вечером мы иногда выходим, гуляем с ребенком и… Или с ним гуляет няня — она тоже приходит вечером. Днем я одна… я не могу, мне хочется плакать.

— И долго это продолжается?

— Я уже не помню точно… больше года. Они так меня наказывают. Они считают меня безответственной… и что я поступаю безответственно. Чтобы этого не было, меня нужно запирать. Понимаете?

— Не понимаю, как вы можете вести такую жизнь. И что за они?.. Разве ваша семья, ваш брат — почему они не могут помочь вам? Неужели Альберт не может ничего… как он может это позволять?

— Бертель… меня не спасет. Тем более Бертель меня отговаривал, он повторял, что я не должна выходить замуж за Германна. А раз его не послушалась, нужно терпеть. Неужели вы ничего о них не знаете?

— Нет, — рассеянно ответил Дитер. — А что я должен знать?

— Да как вы… не знаете! Неужели ничего не замечаете?.. Германн ничем не лучше Альбрехта. Они… вы не из партии?

— Нет.

— Пожалуйста, не верьте им, умоляю, не верьте. Они убивают людей!

Она выпалила это с решимостью и искренностью, что не оставляли сомнений: она верит в то, что говорит.

— Кто и кого убивает? — неуверенно спросил Дитер.

— Мой муж! И Альбрехт! Они похищают тех, кто против партии, вывозят их в лес и там убивают!

— Нет, это… это невозможно. Как это может быть?

— Клянусь вам! Не верьте им! В этой стране не осталось суда! Теперь в ней убивают без суда! Это приказ партии! В партии приказали убивать тех, кто против режима, слышите? В лесах и застенках… там они убивают десятки, сотни людей!

Сказанное ею было безумно. Он не сомневался, что кого-то убивают без приговора и в отделении от посторонних глаз — разве он не читал об этом раньше, об убийствах националистов, коммунистов и прочих, кто мечтал о свержении демократии? — но как такое может совершаться законной партией, с согласия главы правительства, без вопросов от министров, депутатов, полиции и прокуратуры? Разве может партия, без переворота, законно избранная партия, контролируемая многочисленными демократическими институтами, совершать массовые убийства в лесах?

— Это невозможно, — повторил он, потому что больше нечего было сказать.

— Клянусь вам, это так. Я клянусь вам! Чем хотите!

— Почему вы не позвоните в полицию? Ваш брат — прокурор. Если они убивают кого-то, сообщите об этом.

— Все об этом знают… полиция знает. Вы не понимаете! Больше никто… не спасет. Пока партия у власти, никто нас не спасет от ее гнева.

После паузы Марта глухо спросила:

— Вы не верите мне?

Он не ответил.

— Не говорите Бертелю, что были у меня.