облагаться налогами, а частный капитализм, по сути, уступил место централизованной экономике. Они с восхищением отмечают, что для этого не пришлось прибегать к кровопролитию и соответствующие успехи были достигнуты в критический период выживания нации без глобальных социальных проблем.

Любого, кто знает, какие на самом деле куцые преобразования произошли в британском обществе во время войны, эти хвалебные речи приводят в немалое замешательство. Примечательно, что их авторство, как правило, принадлежит французам, которые оказались в Великобритании во время войны и провели там несколько лет. Судя по всему, ошибка в данном случае заключается в подмене понятия «патриотизм» общественным просвещением. Без сомнения, английские граждане вполне достойно вели себя в военные годы, к их поведению в этом отношении нет никаких претензий. Представители всех классов и социальных слоев были готовы к самопожертвованию, никто не жаловался на отсутствие привычного по мирному времени комфорта, введенная в стране карточная система была справедливой и решала поставленные задачи, спекуляция и черный рынок не создавали серьезных проблем, объемы промышленного производства стремительно росли, несмотря на объективные трудности, а женское население практически в полном составе помогало фронту. Проводя параллели с ситуацией в собственной стране и приходя к неутешительным для себя выводам, французы не могут уразуметь, что основа социального уклада в Великобритании осталась практически неизменной и, как только военная угроза минует, все вернется на круги своя.

Среди французов укоренились и другие заблуждения. Они, в частности, слабо разбираются в том, каково отношение Великобритании к Германии и мирному урегулированию. Лишь немногие из них понимают, что британцы вовсе не в восторге от перспектив содержать в Германии на постоянной основе оккупационные силы и вряд ли единодушно поддержат договоренность с немецкой стороной, которая будет предусматривать такую необходимость. Не все французы осознают, что политика Великобритании в значительной степени зависит от позиции США по тому или иному вопросу и что все решения на международной арене она вынуждена принимать с учетом своих интересов в заморских территориях.

Сложившиеся на сегодня отношения между Францией и Великобританией в целом можно считать неплохими, однако причины возможных разногласий полностью не устранены, и в интересах обеих стран освещать усилия по их преодолению гораздо шире, чем это практикуется сейчас.

Франция с надеждой смотрит на Великобританию как на страну истинной демократии, страну, которая смогла избавиться от ошибок прошлого без общественных волнений, от установления диктаторского режима и ущемления прав и свобод человека и гражданина. В целом это мнение соответствует положению дел, однако, чтобы избежать горьких разочарований, французам следовало бы провести различие между реальными социальными изменениями, произошедшими в Великобритании, и временными мерами, необходимость которых была обусловлена жесткой борьбой за национальное выживание.

Будущее разрушенной Германии[53]

По мере того, как продолжается наступление вглубь Германии и обнажается все больше разрушений, вызванных бомбардировками союзников, их свидетели, как правило, реагируют на это следующим образом. Первое: «На родине не имеют об этом ни малейшего представления!» Второе: «Это просто безумие, но они после этого продолжают сражаться!» И третье: «Сложно даже вообразить, сколько потребуется труда, чтобы отстроить все это заново!»

Необходимо признать, что масштабы блицкрига союзников в Германии даже сейчас в Великобритании еще не осознаются в полной мере, и роль британской армии в подавлении сопротивления немецких войск, судя по всему, сильно недооценивается. Достаточно трудно донести до обывателя достоверную информацию о воздушных налетах, и его можно простить, если он предположит, что масштабы разрушений в Германии в результате наших налетов за последние четыре года сопоставимы с тем, что немецкая авиация смогла сотворить в Великобритании в одном только 1940-м.

Однако это заблуждение, которое, надо полагать, еще более распространено в Соединенных Штатах, таит в себе потенциальную опасность, и многочисленные протесты против неизбирательных бомбардировок со стороны пацифистов и гуманистов лишь запутали проблему.

Бомбардировки нельзя считать крайне бесчеловечным способом ведения войны. Война сама по себе бесчеловечна, но бомбардировочную авиацию, которая используется для того, чтобы парализовать промышленность и транспорт, можно причислить к относительно цивилизованному оружию. Что же касается «обычных» или «общепринятых» средств ведения войны, то они столь же губительны для неодушевленных объектов, как и для человеческой плоти.

Кроме того, в результате бомбежек гибнут случайные люди, тогда как убитые на поле боя мужчины – это тот человеческий материал, потеря которого непозволительна для общества. Народ Британии никогда не оставался безучастным к бомбардировкам гражданского населения, и, без сомнения, он будет готов пожалеть немцев после окончательной победы над ними. Однако британцы (благодаря определенному иммунитету от мировых потрясений) до сих пор не осознали всех ужасающих последствий современной войны и того затяжного оскудения, которые ожидают всех нас.

Когда бродишь по улицам разрушенных германских городов, тебя охватывают мучительные сомнения в том, что цивилизация еще жива. Ведь нужно помнить, что не только Германия подверглась бомбардировкам. Такой же масштаб разрушений можно встретить на всем пространстве от Брюсселя до Сталинграда.

Когда бродишь по улицам разрушенных германских городов, тебя охватывают мучительные сомнения в том, что цивилизация еще жива. Ведь нужно помнить, что не только Германия подверглась бомбардировкам. Такой же масштаб разрушений можно встретить на всем пространстве от Брюсселя до Сталинграда. А там, где шли ожесточенные наземные бои, снесено до основания практически все. На протяжении примерно 300 миль между Марной и Рейном не осталось ни одного целого моста, ни одного виадука – все они были взорваны.

Даже в Англии необходимо три миллиона домов[54], и мы отдаем себе отчет в том, что шансы получить их в обозримом будущем весьма призрачны. А сколько же тогда жилищ потребуется в Германии, Польше, СССР или Италии? Если кто-то вынашивает грандиозную задачу восстановить сотни европейских городов, он должен понимать, что понадобится много времени, прежде чем удастся вернуться хотя бы к уровню жизни 1939 года.

Мы еще не знаем в полной мере степени того ущерба, который нанесен Германии, но, судя по состоянию территорий, которые захвачены к настоящему моменту, трудно поверить в реальность выплаты немцами каких-либо репараций – не имеет значения, товарами или трудовыми ресурсами. Суть проблемы заключается в том, что для того, чтобы вернуть Германию к жизни, реанимировать разрушенные фабрики и предотвратить коллапс немецкого сельского хозяйства после освобождения из рабства иностранной рабочей силы, немцам потребуется весь трудовой потенциал, которым они смогли бы распорядиться.

Если же, как планируется, миллионы из них будут депортированы для восстановительных работ, возрождение самой Германии затянется на длительное время. Опыт последней войны со всей очевидностью показал нереальность получить значительные денежные репарации от проигравшего. Вместе с тем лишь немногие осознали, что принудительное ослабление одной страны неблагоприятно сказывается на международном сообществе в целом. Поэтому бессмысленно превращать Германию в некое подобие сельских трущоб.

Месть отвратительна[55]

Всякий раз, когда я читаю такие фразы, как «военные суды над преступниками», «наказание военных преступников» и так далее, у меня невольно возникают воспоминания о том, что мне довелось увидеть в этом году в лагере для военнопленных на юге Германии.

Меня и еще одного корреспондента сопровождал невысокий венский еврей, которого зачислили в подразделение американской армии, занимающееся допросами военнопленных. Это был энергичный, светловолосый, довольно симпатичный молодой человек лет двадцати пяти. Его осведомленность в вопросах политики настолько превосходила уровень среднестатистического американского офицера, что общаться с ним было одно удовольствие. Лагерь располагался на летном поле, и, после того как мы обошли обычные боксы, проводник повел нас в ангар, где проходили «проверку» военнопленные, относившиеся к другой, особой категории.

В одном конце ангара на бетонном полу расположились в ряд около дюжины человек. Как нам объяснили, это были офицеры СС, которых отделили от других пленных. Среди них находился мужчина в грязной гражданской одежде. Он лежал, прикрыв лицо рукой, и, по-видимому, спал. У него были странные, сильно деформированные ступни необычной шарообразной формы, походившие скорее на лошадиные копыта, чем на человеческие конечности. Когда мы приблизились к этой группе, маленький еврей пришел в сильное возбуждение.

«Вот этот – настоящая свинья!» – произнес он и внезапно нанес своим тяжелым армейским ботинком распростертому на бетоне мужчине страшный удар по одной из деформированных ступней.