– Кто он? Чего хочет? Торопись, или явновь воссоздам тебя, не дав тебе уйти, – пригрозил Багров.

Ирке показалось, что гомункул испугался.

– Только не это! Я не хочу рождатьсявновь... Это так больно и так бесполезно. «Рокос» писался для той, кто молчит ибоится меня. Для глупой молодой валькирии, которая думает, что мне мало ееголоса, чтобы знать всё! – прошамкал костяной человек.

– Кто он, написавший «рокос»? Враг, друг?

– Враг.

– Чего он желает от валькирии?

– Ее смерти. Тому, кто написал «рокос»,нужен архей валькирии.

– Арх... что? – изумилась Ирка,языком выталкивая салфетку.

Прежде она слышала лишь об эйдосе. На этот разБагров даже минимально не стал церемониться и щелчком пальцев заморозил Иркеязык.

– Где искать врага, чтобы найти егопервым? – быстро спросил он.

– Найти врага первым невозможно. Она саманайдет валькирию, когда... – прошуршало существо.

Фраза так никогда и не была закончена.Гомункул рассыпался. Лишь серая кучка праха лежала на скатерти. Багров поднялперстень, чтобы вновь оживить ее, но искры погасали, едва коснувшись пепла.

– Ну вот, не получается... Загробный мирсчитает, что дал нам все ответы... И зачем надо было дважды влезать в разговор?Еще немного – и он рассказал бы нам все! Ну зачем ты влезла, скажи,зачем? – хмурясь, сказал Багров.

Ирка умоляюще замычала.

– Что, звук не работает? А по мне такдаже лучше. Женщины с отключаемой речью – венец генной инженерии, – сказалБагров, однако речь ей великодушно вернул. – Так и быть: можешьконвертировать золото молчания в серебро слов. Какой у нас нынче курс? Одно«м-му» на три вяка? – поинтересовался он.

Ирка бросила в него хлебом. Она была сердитакак пчела, получившая в глаз от осы из-за всяких шмелиных дел. Хлеб отскочил и,упав в костяную муку, мгновенно покрылся могильной зеленью. Ирка вскрикнула.Услышав ее крик, прах превратился в змейку, которая быстро поползла по складкамскатерти к валькирии. Багров спокойно поймал змейку, встряхнул ее – и вот ужена столе ничего нет, кроме знакомых куриных костей.

– Мерзость какая! – с трудомвыговорила Ирка.

– Ты испугалась. Простейшая реакция настрах, – пояснил Багров.

– Я не о змее. О вызове гомункула! Матвейудивился.

– В самом деле? Рядовая некромагия.Отнюдь не самый страшный ее ритуал. Но все равно сожалею, что ты это видела.Если бы не ограничения, я сделал бы это без тебя.

– Какие ограничения?

– Мы должны были сотворить гомункула какможно скорее, пока твои впечатления еще свежи, возможности костяных людей небезграничны. Зато теперь мы знаем, что у тебя есть враг. Он...

– Она... Это была она... В последнейфразе гомонкул называл ее именно так... Багров не спорил.

– Возможно, и так, – сказал он.

– Что такое архей? – спросила Ирка.

– Слово со множеством значений. У масоновархей – нематериальное тело, которое мы создаем своими хорошими и не оченьделами. Кроме того, еще есть архей – духи жизни. Есть архей – жизненная сила.Подозреваю, той, кто написала «рокос», архей нужен в этом последнем смысле.

– Зачем?

– Ты никогда не замечала, какстремительно перемещаются маленькие дети? С каким бесконечным транжирством онирасходуют энергию? Глазами не уследишь. А вот дряхлый старик. Сидит наскамейке, греется на солнце, и жизнь в нем едва тлеет. И если посмотреть ему вглаза – там нет даже мысли. Одно спокойное ожидание, когда нужно будетсобираться в дорогу, – заметил Багров.

Он просыпал на стол соль и задумчиво чертил поней длинным ногтем мизинца какие-то знаки.

– Обычная история. Старость. Телообветшало, – сказала Ирка.

– Понятно, что обветшало. Ни один хлам неслужит вечно. Но тут другое. У упомянутого старика иссяк архей. Археи, духижизни, что метались прежде в крови, горяча ее, больше не делают этого.

– Знаю. Эдя говорил как-то, что люди неумирают. В них просто садятся батарейки, – вспомнила Ирка.

Отчасти подражая Багрову, она тоже просыпаласоль и стала водить по ней ногтем. Не то чтобы рисовала руны, а так, безособого смысла.

Матвей быстро вскинул голову.

– Что за Эдя? – спросил он свнезапным любопытством.

– Дядя Мефодия.

Багров вытянул губы трубочкой и недоверчивоприсвистнул. Он умел это делать так, что даже и без всяких слов собеседникощущал себя ниже любого фундамента.

– Это точно говорил Эдя? Немаг-фальсификатор Заратустра? – быстро уточнил он.

– Именно Эдя.

– Этот Эдя не дурак. Совсем не дурак. Незнай я, что он лопухоид, я заподозрил бы, что ему знакомы кое-какиеоткровения, – кивнул Багров.

Взгляд его скользнул по столу и внезапноостановился на том, что чертила на соли Ирка.

– Что ты делаешь? – спросил онрезко.

– Я? Ничего. А что?

– Посмотри, что ты написала!

– Где? Я вообще ничего не писала!

– Да?! Это еще интереснее, потому чточто-то определенно написано.

Ирка уставилась на соль и нервно отдернуламизинец.

– Гот мертис! – с удивлениемпрочитала она. – Ну и что? Это же просто буквы!

Матвей задумчиво постучал себя пальцами похудой ключице. Кость отозвалась глухим звуком.

– Буквы? Ну-ну! «ГоТ МеРтИс» – готовься ксмерти. Ночной язык.

Ирка пугливо подула на соль. Ведь это моглобыть просто совпадение, не так ли?

– Я не знаю ночного языка! – сказалаона.

– Разумеется, нет. Кто-то воспользовалсятем что твои мысли были далеко. Ты не задумывалась, что делает твоя рука. Нучертит по соли и чертит. Вот и результат.

– Она контролирует меня? Управляет моимтелом? – спросила Ирка с ужасом. Багров покачал головой.

– Да нет же, говорю тебе. Дешевые фокусыкогда мысль отвлекается, управлять рукой ничего не стоит. Кому-то оченьхочется, чтобы ты утратила самообладание – всего-навсего.