– Клоун! Паяц.` Недаром моя бабушкаговорит, что ты из этих... ну которые, когда их на лопату сажа-` ешь, ручки иножки расставляют». – фыркнула Мила.

– А она случайно не в колумбарииработает? – сумрачно поинтересовался Эдя.

Девушка заверила его, что он ошибается.Бабушка вообще не работает. Однако о ней лучше не говорить. Так будет гораздоспокойнее.

– Мне дует. Мы так и будем в коридорестоять? – спросила она.

Эдя отодвинулся. Девушка прошла в комнату изатравленно огляделась. Под ноги ей метнулся египетский чемодан Зозо. Пестрые вцветочек обои лохматили взгляд. Из-под кровати круглым пыльным глазом смотрелаштанга. Стулья и стол были завалены вещами – дикими бедными вещами, которыеникогда не знали, что такое шкаф. Из решетки батареи одиноко торчал закушенныйботинок Забытый ошейник Депресняка болтался на люстре. Иногда Эде приходилафантазия поотрабатывать удары ногами, и ему нужна была высокая звякающая цель.

– Ты здесь впервые? – спросил Эдя.

Мила кивнула, скользя взглядом по дивану,покрытому чешуей старых журналов.

– Да.

– Так, значит, меня украли не отсюда?

– Нет. Но теперь я понимаю, почему ты нервался меня сюда приглашать, – сказала она.

– Хм... Не обращай внимания на беспорядокУ меня в доме ремонт. Меняю дизайн на более прогрессивный. Здесь будут стены встиле «техно», прозрачные перегородки из бронестекла, медные панели и круглыелюки, как у речных буксиров, – небрежно сказал Хаврон.

Он давно не заморачивался по поводу истины.

Истина вещь относительная, особенно в вещахтаких зыбких, как человеческий быт.

– А этот питательный крем забылиштукатуры? – насмешливо спросила Мила, кивая на заваленный косметикойстолик Зозо.

– Это вещи моей сестры. У нее серьезноепсихическое расстройство. Она боится темноты и одиночества, и мне пришлосьпоселить ее у себя. Другое дело, что это затянулось почти на тридцать Jлет, – пояснил Эдя, для которого врать было естественно, как дышать.

– А у сестры есть сын? – спросилаМила с внезапным интересом. Ресницы ее заметно дрогнули, когда взгляд скользнулпо кровати Мефодия.

– Да. Милый мальчуган. Дома не живет. Ивообще непонятно где живет. И именно по этой причине я люблю еговдвойне, – заметил Эдя.

Уютно устроившись в единственном кресле, Милапо-кошачьи подтянула под себя ноги и вдруг поманила к себе Эдю. Хавроннаклонился, зажмурившись в сладком предвкушении поцелуя. Но – увы!

Мила схватила его руками за уши, притянула инесильно куснула в шею.

– Эй! Ты чего? – завопил Хаврон,вырываясь. Разумеется, он знал, что над мотивами женских поступков лучше незадумываться, ибо в этом случае они кажутся совсем бессмысленными, однако всеравно был потрясен.

– Прости, дорогой... Дурнаянаследственность! Это у меня от дедушки... Но ты не бойся. Я никогда не довожуукус до конца, – застенчиво улыбаясь, сказала Мила и с видомдобродетельной домохозяйки сняла с майки Хаврона еще одну, на этот разнесуществующую ниточку.

– А зачем тогда было это делать? –подозрительно сказал Хаврон, потирая шею. Крови не было, однако бедная артерияпульсировала в неясной тревоге.

– Ерунда... Старое вампирскоеприветствие. Люди пожимают друг другу руки, а вампиры обмениваются ритуальнымиукусами. Все очень мягко и деликатно, – объяснила ему невеста. Эдя тольковздохнул.

– Теперь я понимаю, почему женщины навечеринках делают вид, что целуются, хотя на самом деле клюют губами воздух.Это тоже такой вампирский анахронизм, – сказал он.

– Ну уж не знаю. Я вампирша только начетверть. Это даже в документах не указывается. По документам я белый маг. Тебяэто не смущает, милый?

– Смущает, – сказал Эдя. – Твояродня. Если честно, то знакомиться с твоими родственничками мне совсемрасхотелось. Мила погладила его по руке.

– Да, я знаю... Честно говоря, они тожене восторге. Когда я сказала им, что мне сделал предложение лопухоид, пришлосьвызывать наряд циклопов. Иначе они бы тебя прикончили. Особенно бесился старшийбратец... Он никак не может простить лопухоидам, что его обезглавили в Лионе залюдоедство. На шее остался омерзительный шрам. На самом деле никакой он нелюдоед. Просто он оживлял покойников и отправлял их грабить банки.

– С-совсем озверели: казнить за такием-мелочи! – заикаясь, сказал Эдя.

– Вот и мой брат тоже так считает.Хочешь, устрою встречу, чтобы ты сам ему все сказал? Ему будет приятно.

– Не надо. Не факт, что это будет приятномне. А раз так, то лучше не экспериментировать, – заикнулся Эдя.

Мила вскочила с ногами на кресло и, оказавшисьвровень с лицом Хаврона, потерлась носом его нос. Эдя провалился в пуховуюперину блаженства.

– Ты прав, – промурлыкаланевеста. – На твоем месте я бы тоже боялась узнать, что будет скоро. Оченьскоро.

Эде стало не по себе.

Ты повзрослела. И поумнела. И погрустнела.

Обычная лестница из трех ступенек.

Фраза из ненаписанного письма

– С меня обед. Пошли куда-нибудьсходим! – сказал Матвей после тяжелейшей из тренировок, когда у Ирки взапястьях поселилась мертвящая тяжесть. С правой руки еще понятно, но зачемметать левой, когда пальцы сводит судорога?

– Не пойду, – проговорилаИрка. – Я хочу упасть и уснуть. Больше ничего.

– Я знаю, что ты устала... Но тело – тотеще союзник. Оно мечтает только есть и спать, а попутно поскорее ослабеть,состариться и сдохнуть. Не думаю, что надо слишком уж спешить навстречу егоЖеланиям, – безжалостно сказал Багров.

Ирка вздохнула. Она была вконец измотана.Измотана даже для того, чтобы выслушивать умные и правильные вещи.

Ну ладно еще физические тренировки илидесятикилометровый забег по пересеченной местности, когда выматываешьсянастолько, что сам не понимаешь, то ли ты бежишь навстречу деревьям, то ли онипрыгают прямо на тебя невесть откуда. Намного больше Ирка ненавидела то, чтоБагров называл «душедробилкой».