Глеб уехал в Ленинград, к маминой сестре тете Лизе, которая жила вдвоем с мужем и совсем не горела желанием воспитывать «злобного мальчика». Глеб действительно был зол на весь мир: на пьяницу и убийцу отца, который сломал ему жизнь, на своих одноклассников, которые смеялись над его короткими брюками, маленьким ростом и прыщами на лице. Даже город на Неве он не смог полюбить, несмотря на Петропавловскую крепость и крейсер «Аврору», мечту всех мальчишек. Он не любил вспоминать, что было потом. Тетя Лиза умерла и унесла его тайну в могилу, все остальные вряд ли про него вспомнят. Судьба закинула его служить в Сибирь, где он решил остаться, устроился на работу в войсковую часть и даже поступил в вуз на заочное отделение. Его злость ко всему происходящему вокруг, как ни парадоксально, толкала его вперед и заставляла держаться в жизни на плаву, и он держался — зубами, руками, ногами, всеми подручными средствами.

Окончив заочно вуз по специальности «Связь с общественностью», Глеб начал активно подвизаться в рекламных кампаниях. Какой-то период он изучал на отечественном рынке новый продукт, сухарики, и хотел превратить его в национальный бренд — «фасованные сухарики к пиву». Слоганы рождались не сами собой, а на фоне выпитого пива:

Глеб выяснял, что потребителями сухариков являются молодые люди со средними и ниже средних доходами, которые не заморачиваются, желают легких решений и не ищут проблем. Он предлагал даже цветовые решения. Каждому вкусу соответствовал свой цвет упаковки: сыр — желтая, зелень — зеленая с изображением добавки: грибы, бекон, салями. Немало времени было угрохано на молодежные тусовки и акции, например, «сухарнутое» лето с девизом: «Сам не грусти — и подружку угости!»

На самом деле эта работа Глебу радости и обещанных денег не приносила. Сухари он не любил, потому что знал: сушится не самый свежий хлеб, а тот, что скоро покроется плесенью. Получалось, что работает Пахнутый над продвижением прощального хлебного акта.

Его кумир Хоче Кушвилидзе когда-то поведал со страниц газеты «Новый формат», как он хлестал по дряблым щекам знаменитую эстрадную певицу. У завзятого сквернослова был такой словарь, который неадекватно выражал обуревающие человека эмоции. Его виртуозная брань и поведение воспринимались Глебом как недоступное большинству искусство. Глебу тоже хотелось стать заметным.

Потом у него появилась Тайна. Она мучила и тревожила его, жестко держала за горло. С этим он ничего не мог поделать.

Нынче Глеб Пахнутый был очень доволен тем, что попал в обойму к Ударникову. Он был человеком циничным, неглупым, помыкавшимся по неурожайным пиаровским полям. И неожиданно вписался в команду всенародно избранного мэра, после чего решил извлечь максимальную пользу от пребывания Яши на мэрском посту — положение, деньги, связи.

«Народ быстро раскусит мэра. Не зря его кличут цирковым прозвищем Клоун, — думал он. — Значит, его пребывание у власти и мое присутствие рядом будут короткими».

Глеб торопился. Его первой удачей с этой властью было получение служебной квартиры, где он обосновался с рыжим котом Василием «дворовой» породы. Он любил кошек больше, чем людей, потому что они относились к нему лучше тех, кто по жизни так часто над ним смеялся.

Проблема, которую дядя требовал от Пахнутого и Грекова немедленно решить, была связана с непомерной любовью мэра к праздникам. Умные головы утверждают, что карнавализация жизни, то есть вечный праздник, — это утрата различий между реальностью и зрелищем. Ведь в жизненном цикле человека невозможны постоянные и вечные будни, как невозможны и вечные праздники. Яков очень любил праздники, вернее, то, что его туда приглашали. Он был там в центре внимания, и ему казалось, что это ради него поют хоры, стучат барабаны, танцуют пары, пускают фейерверки, наливают шампанское. Люди тоже искренне считали, что открытие спортивного соревнования без мэра не состоится, как и первое сентября, и День независимости. В российском календаре что ни день, то какая-то дата. Вот и резал Яков с радостью красные ленточки, пробовал хлеб-соль и был счастлив, а душа просила праздника еще и еще. Он погружался в этот мир красок, музыки, веселья, радовался артистам, ведущим и сам примерял на себя роли. Семен Палыч злился:

— Как с цепи сорвался, носится по этим праздникам! Да если бы еще умел себя в обществе вести! Потом все отжимаются — там ляпнул, тут опростоволосился! Ну, точно клоун! Люди уже смеются. Не поймет по-хорошему, придется подключаться мне.

Но Греков и Пахнутый, как и все в администрации, лавировали между Сциллой и Харибдой, дядей и племянником, поэтому разговор с Яковом отложили. Глеб выдвинул разумный аргумент:

— Дальтонику невозможно объяснить, что в природе существует красный цвет. У него нет х-хромосомы, которая этот красный цвет различает, поэтому доказывать что-то Ударникову бессмысленно. Такая вот гримаса натуры. Пусть дядя с ним потом разбирается.

Дяде отрапортовали, что работа проведена.

Глеб считал, что ему была выгодна любовь Ударникова к праздникам — мэр был постоянно в приподнятом настроении и все время чем-то занят.

Пахнутый в кратчайшие сроки решил свою задачу: вернул на родину, в Новосибирск, Кудлатенькую, Нелли Петровну, и откровенно пояснил Грекову:

— Зачем нам конкуренты? Тело Якова можем охранять мы вдвоем!

Глеб на самом деле считал, что и Греков ему не соперник, но пока его надо использовать для своего укрепления, как и получилось с газетой. Глеб и дядю бы подвинул немножко, но боялся, что дядя задвинет его так, что можно стать короче на голову. Это не входило в планы Глеба. Нынешняя ситуация была под контролем, и его это устраивало. Тяготило его совсем другое наваждение, от которого он так хотел и не мог избавиться.

Когда Ударников начал обсуждать, что делать с зарвавшимися депутатами, которые хотят его сместить, Глеб сразу предложил:

— Расстрелять!

— Очень смешно, — парировал Греков. — Обхохочешься! А если подумать?

Думать Пахнутому не хотелось. Он был уверен, что Семен Палыч обязательно решит этот вопрос на корню. Дядя так опекал племянничка от всех проблем, что и эту проблему он решит тоже.

Пахнутый был в этот день на сессии, видел пикетчиков, сначала надменного и высокомерного, а потом растерянного Вабузова, видел, как упал Пестерев. Его позабавила Петрова, которая подлетела к депутату как заправская медсестра и начала расстегивать ему пуговицы на рубашке. Закричала помощница Кира, засуетились все вокруг, а он смотрел на этот балаган и усмехался.

Каждый получает по заслугам, по делам своим. В том, что Пестерева отравили и он больше не боец, Пахнутый не сомневался. Дядя или те, кто сделали это по его заказу, не ошибаются и наказывают тех, кто идет против системы. Глеб бывал на совещаниях, где обсуждалось, что делать с Пестеревым.

Он потихоньку, под шумок, ушел из зала заседаний, ему не нужны контакты со следствием, он не собирается соболезновать родным и близким депутата, у него своих проблем достаточно.