только рада, если бы ее ткани пригодились кому-нибудь другому. Ей-то они, увы, уже больше совсем не нужны. Так пусть порадуют тех, кто в них нуждается.

– И много вы уже раздали?

Филипп Петрович молчал, словно задумавшись над вопросом.

– Много, – признался он наконец. – Очень много.

– А кому же вы их отдали?

– Так… самым разным людям.

– Друзьям?

– И им тоже. А почему тебя это интересует? Тоже любишь шить?

– Обожаю!

– Тогда я сделаю тебе настоящий подарок!

– О! И что же это?

– Вот!

И Филипп Петрович указал рукой на швейную машинку.

– Бери ее! Забирай вместе с рабочим столиком!

Столик был прекрасен. Машинка тоже.

– Но я… Это же вашей жены! Я не могу!

– Можешь! Я просто не хотел выкидывать вещи Стаси на помойку или отдавать их неизвестно в чьи руки. А ты не чужая, ты внучка дорогого мне человека, я знаю тебя с младенчества. Буду просто счастлив, если машинка достанется тебе и принесет тебе удачу. Сошьешь себе на ней юбочку или… платьице.

– Платье!

Фима не удержалась и ахнула. Что он ей предлагает? Или на что намекает?

Она с опаской взглянула на Филиппа Петровича, ожидая увидеть на его лице злорадный оскал, но ничего такого там не наблюдалось. Филипп Петрович потирал руки и твердил, как он рад, что прекрасная вещь нашла свою хозяйку. Никакого смущения он не демонстрировал. И все же Фима не могла поверить, что он совсем не был замешан в истории со Стилистом.

Так Фима стала обладательницей швейной машинки, которая была ей совсем не нужна. Шить она почти не умела. Пределом ее способностей была хозяйственная сумка, которую они шили в школе на уроках труда. Да и она получилась такой неудобной и с такими длинными ручками, что почти волочилась по земле. А из самой сумки при этом все содержимое вываливалось при каждом неосторожном движении. В общем, за картошкой и то не сходишь, половину по дороге растеряешь.

И вот теперь одним махом Фима становилась обладательницей механизма, которому позавидовала бы и опытная швея.

Так, с машинкой, Фима на такси и вернулась домой. Она-то вернулась, а вот тетушка Римма осталась. И у Фимы было такое чувство, словно она оставляет любимую старушку в заложницах у опасного маньяка. По сути, так оно и было. Оставалось успокаивать себя мыслью о том, что если Стилист и покусился бы на жизнь тетушки Риммы, то сделал бы это много-много раньше, когда она еще была свеженьким румяным яблочком, а не нынешним сушеным виноградом.

Глава 6

Еще в дороге Фима сообщила Арсению о своих подозрениях насчет Филиппа Петровича.

Как она и ожидала, Арсений отнесся критически:

– Ну не знаю…

– Проверь его! Это не может быть простым совпадением. Если даже он не сам Стилист, то Стилист пасется где-то неподалеку. И время от времени наведывается в дом к Филиппу Петровичу и запускает руку в запасы его покойной супруги.

Поняв, что она не отвяжется, Арсений пообещал, что сделает все, что в его силах. Теперь Фима могла сосредоточиться на швейной машинке, которая попалась ей в руки. Откровенно говоря, подарок Филиппа Петровича поставил юную сыщицу в тупик.

– Если он и есть тот самый Стилист, то зачем избавился от швейной машинки? Фактически она является для него необходимой вещью, орудием его производства! Или встреча с тетушкой Риммой настолько перевернула его жизнь, что он готов отказаться от своей тайной маньяческой деятельности и полностью сосредоточиться на одних лишь флорариумах и суккулентах? Не заскучает? А когда заскучает, придет ко мне? Заберет машинку, а заодно настрочит мне на ней хорошенький плащик, в который и завернет мой остывший трупик. Он ведь уже намекал на что-то подобное. Платье, говорит, сшей себе. Ага! Сшей! Сама! Совсем обленился, старый пень! Раньше для других-то небось сам строчил.

Фима даже почувствовала некоторую досаду. В самом деле, обидно, когда тебя настолько ни во что не ставят, что даже погребальный саван предлагают сшить самой.

– Прояви, говорит, фантазию. Придумай фасон себе по вкусу. Вот гад! Совсем напрягаться не желает! Теперь ясно, чего он мне машинку всучил! Когда помру, придет и заберет назад. Скажет, на время давал. Или вообще ничего не скажет, просто так заберет, родителям не до того будет.

И, представив, как будут убиваться ее папочка с мамочкой на ее похоронах, Фима почувствовала жалость к себе. Она даже носом шмыгнула пару раз. Все-таки хорошие у нее родители. Наверное, и гроб они для нее купят красивый. И постараются, чтобы все было по высшему разряду. Друзей ее позовут, Арсений придет, ругаться будет, конечно. Он же ей сказал, чтобы сидела дома, а она поперлась прямо к маньяку в логово. И еще получила от него весьма символичный подарок – знак того, что смерть скоро придет и за ней.

– А вот не буду ничего шить! И посмотрим, как он тогда выкрутится. Новый наряд не готов, а машинка швейная у меня. И что он будет делать? Как и во что станет меня наряжать?

Но что-то не позволяло Фиме до конца верить в виновность Филиппа Петровича.

– Нет, конечно, как-то он в этом деле завязан. Такое количество неиспользованных рулонов ткани в его доме не может быть совпадением. Но сам он не умеет шить.

Фима нарочно попросила, чтобы Филипп Петрович дал ей хоть самые простенькие инструкции, как управляться со сложной машинкой. Но он развел руками и объяснил, что к машинке он никогда не притрагивался и понятия не имеет, как и что там нужно делать. Сказал, что верит в то, что Фима сама разберется, раз уж она такая умничка и умеет шить.

Но Фима себя умничкой не считала. И шить, как уже говорилось, практически не умела. И поэтому просто не представляла, как ей подступиться к машинке.

– Может, Павлика позвать? Он мальчик, а мальчики лучше разбираются в разных механизмах. Да и шить он умеет не хуже меня.

У Павлика в школе уроки технологии были общими как для мальчиков, так и для девочек, и проходили они в одном и том же месте. И если столярно-слесарная мастерская в их школе за годы, последовавшие после советской власти, оказалась разоренной и постепенно превратилась в конференц-зал, где проходили общешкольные родительские собрания, а потом и в физкультурный зал, то кабинет домоводства оказался более стрессоустойчивым ко всем переменам в жизни страны. И поэтому мальчики вместе с девочками теперь «строгали» бутерброды, пекли печенье, а потом шили сначала банданы, а потом и пижамы.

– Павлик! Иди сюда!

Фима прислушалась. Брат не отзывался. В принципе, ничего необычного в этом не было. Стоило Павлику погрузиться в увлекательный мир виртуальной реальности и заткнуть уши затычками, он переставал воспринимать окружающие шумы.

Фима крикнула еще раз, погромче. В ответ прибежал Пятница, который укоризненно на нее тявкнул, мол, хватит уже надрываться, поднимай свой зад и топай сама.

Пройдя по квартире, Фима обнаружила, что Павлика нигде нет. Девушке сразу стало как-то неуютно.

– Это еще что за новости? Где он пропадает?

И тут же зазвонил ее телефон. Номер был незнакомый, но Фима решила, что это может звонить Павлик. Она почти угадала. Звонила классная руководительница братика, которая почему-то думала, что имеет дело с родительницей своего ученика.

– Умоляю вас, вы только не волнуйтесь насчет Павла, – произнесла преподавательница плачущим голосом. – Возможно, все еще и обойдется. Врачи настроены оптимистично.

Разумеется, после такого вступления Фима немедленно начала волноваться.

– Что? Что с Павликом? Где он?

– Как? Вы еще не знаете, что ваш сын в больнице? Хм!

Это «хм» подразумевало, какая ужасная мать у Павлика. Хорошая мать давно бы уже почувствовала, что с ее кровиночкой что-то не так.

– Он жив?

– Жив, жив! Пока жив.

– Говорите что случилось!

И классная начала объяснять, что сегодня они всем классом отправились на прием к зубному врачу в клинику, хозяин которой в рамках какой-то там правительственной программы взял шефство над их школой. И конкретно решил осчастливить именно класс, в котором учатся Павлик и его друзья.

– Это очень хорошая клиника! Видели бы вы, как там роскошно. Все в мраморе! Новейшее оборудование! Я такого