Одним из центров этой неприятной работы был женский концлагерь Равенсбрюк, в 96 километрах к северу от Берлина. Туда отправляли арестованных за преступления против нацистов, проституцию и насильственные преступления; якобы для перевоспитания, на деле – чтобы поддерживать немецкую экономику и вермахт рабским трудом.

Равенсбрюк стал своего рода текстильным центром, потому что высокопоставленные лица вроде генерала СС Освальда Поля, главы всей индустрии СС, считали любую работу с тканями исключительно женским занятием{96}. Поль – будущий гость резиденции Хёссов в Освенциме – совершенно не возражал против использования рабского труда. В 1941 году он хвалился: «Сами наши культурные цели ведут компании по таким путям, на которые частые бизнесы и не подумали бы ступать»{97}.

Между 1940 и 1941 годами СС основали предприятия в Майданеке, Штутгофе… и Освенциме, теперь под руководством Рудольфа Хёсса.

Мастерская для работы с мехом в Равенсбрюке была пыльной и грязной. Меха, украденные со всех концов растущего рейха, резали на куртки, перчатки и подкладку для солдат на фронте. Некоторые привезенные меха кишели паразитами. На многих были этикетки лучших меховых студий Европы и не только. Женщины распарывали одежду из лисы, соболя, норки и выхухоли по швам, иногда находили вшитые украшения и зарубежную валюту. Все это складывалось на отдельный стол для эсэсовских женщин, а оттуда отправлялось в особый банковский сейф рейха, открытый специально для хранения такой добычи.

Зачем было так прятать сокровища? Дело в том, что все чаще привезенные меха не просто отнимались у свободных евреев; их отбирали у евреев, которых систематически депортировали в концлагеря и лагеря смерти. Те прятали ценные вещи, наивно полагая, что по прибытии они им пригодятся. Не подозревая, что планируют бюрократы нацистской администрации, люди думали, что их просто отвозят на работы.

Отчасти именно работа мотивировала правительство убрать евреев из гетто. Весной 1942 года Генрих Гиммлер приехал осмотреть мастерские Равенсбрюка. Он приказал продлить смену тех, кто изготавливает форму ваффен-СС, с 8.00 до 23.00. Когда высокопоставленные нацисты, занимающие государственные должности, пожаловались, что если опустошить гетто, производство товаров встанет на мертвую точку, их уверили, что в концлагерях будут учреждены швейные, меховые и обувные мастерские.

«Жить было практически невозможно, но худшее ждало нас впереди», – Рене Унгар{98}.

До молодых портних в Братиславе доходили тревожные слухи о лагерях. Чешских евреев депортировали в гетто в Лодзе, Минске и Риге, а также в ближайший лагерь – в Терезине. Слухи о том, что в Терезине хорошие мастерские, со швейными фабриками для изготовления и отправки дешевых платьев в Германию, по крайней мере вселяли надежду. Одну из терезинских фабрик возглавляла бывшая владелица крупного пражского ателье, и она отбирала в портнихи всех, кого узнавала среди прибывающих, каждой находя работу{99}.

Но работа – это одно. На самом деле лагеря создавались с другой, масштабной и ужасающей целью. Гитлер, Гиммлер и избранные эсэсовцы вели тайные беседы, разрабатывая страшный план. Детали обсуждались на встречах, вроде конференции на вилле у озера Ванзее 20 января 1942 года, где было принято «окончательное решение еврейского вопроса». Европу, Великобританию и Россию решили полностью освободить от евреев через экономическую изоляцию, изгнания в гетто и принуждения к эмиграции: сначала геноцид вершился маленькими шагами. Первое время работа гарантировала право на жизнь. А любого, кто считался «бесполезным голодным ртом», надо было немедленно устранить. Чтобы хоть немного продлить себе жизнь, надо было работать не покладая рук{100}.

Какими бы ни были слухи о гетто и концлагерях, молодым портнихам и их родственникам в Братиславе сложно было воспринимать их всерьез.

«Раз им нужен наш труд, помереть с голоду нам не дадут». Так думала Рене Унгар, дочь раввина.

Кто-то бежал в Венгрию, у кого были деньги ненадолго продлить себе жизнь. Но большинству приходилось просто ждать своей судьбы. За Мартой, Брахой, Иреной, Рене и другими словачками пришли в 1942 году.

4. Желтая звезда

«С сентября 1941 года я носила еврейскую звезду, пока меня не депортировали».

Герта Фукс{101}.

В архивах Яд ва-Шем[13] есть особая коллекция портретов: сотни карточек-удостоверений жертв Холокоста из Словакии. Портреты мемориальные, черно-белые. Некоторые – студийные фото со светлым фоном и хорошим освещением. Некоторые – неформальные фотографии с улицы, участка, у окна. Фотографии обрезаны в квадраты, у многих порозовевшие, оборванные края.

На этих фотографиях, в отличие от идеализированных костюмов, изображаемых в модных журналах того времени, видно настоящих людей в повседневной одежде, разных возрастов, с разными фигурами. Женщины старались выражать индивидуальность деталями одежды. Аккуратно застегнутый воротничок, закрученный тюрбан, цветастые клетчатые пледы, нарядные пышные рукава. Платья и рубашки в горошек, двухцветные костюмы, плиссировки, накидки, бантики, шейные платки, шевроны. Шляпы набекрень, свитера, кардиганы, пальто, узорные платки в нагрудных карманах. Волосы спрятаны, зачесаны назад, собраны в пышную прическу, завиты, заколоты, собраны в пучки.

Полуулыбки, радостные лица, задумчивые взгляды.

Хотя на каждой карточке изображена уникальная личность, штамп в углу напоминает, что в фашистском словацком государстве они не считались обычными гражданами – они были евреями. Другие словаки продолжали жить с привычными удостоверениями, но евреям сказали, что их документы больше не действительны. Было сказано получить новые в главном еврейском центре в Братиславе. На удостоверениях ставился штамп Ústredňa Židov Bratislava и буквы ÚŽ[14].

Портниха Ирена Рейхенберг из дома 18 на Еврейской улице зарегистрировалась в Еврейском центре, как и было сказано, несмотря на некоторые сомнения относительно того, зачем это делается. По городу ходили слухи о депортациях в рабочие лагеря или Терезинское гетто. Поговаривали даже о каком-то Освенциме.

– Никто не знал, что это на самом деле, мы даже представить не могли, – рассказывала Ирена позднее.

Однако все знали, что происходят аресты и люди пропадают, поэтому во всех зонах оккупации Третьего рейха активно трудились участники сопротивления, в том числе изготавливая фальшивые документы, чтобы люди могли получить «безопасные» удостоверения. Сестра Ирены Кете была замужем за Лео Коном, типографом, который во время войны печатал фальшивые документы. Лео изо всех сил старался избежать ареста и сделал фальшивые удостоверения для себя, жены и брата Густава. Он слегка изменил фамилию, с Кон на Когут – «петух» по-словацки – потому что эта фамилия звучала «не так по-еврейски». Несколько лет фальшивая фамилия служила ему верой и правдой, пока он работал с подпольной ячейкой словацких еврейских коммунистов вместе с молодыми евреями Альфредом, Фредди, Вецлером{102}.

Новые имена и поддельные документы были одним из способов избежать ареста или депортации.

Сама Ирена в