это вот так», – давным-давно «решило» бессознательное, зафиксировало образ мамы под грифом «взрослые» и стало все запросы, касающиеся взрослости, переадресовывать на него.

Бывает, что под тегом «взрослые» проявляются образы всего ближнего круга старших значимых людей из детства: мама, папа, бабушки-дедушки, дяди-тети, «учительница первая моя». Или же, как альтернатива, по запросу «взрослые» мы видим образ «серой массы» – толпу уставших и безрадостных людей. Такими ребенок видит прохожих на улицах, незнакомцев в очереди, пассажиров в транспорте в час пик.

Между образом серой массы незнакомцев, от которых неизвестно чего ожидать, и образом значимого старшего, который, пусть и неблагополучен, зато свой, бессознательное биологически-ребенка, конечно же, выбирает значимого старшего. И когда наш Недоросль, не взрослея психологически, вырастает физически, его бессознательное начинает убедительно симулировать взрослость по образцу запечатленной проекции этого старшего. Образно говоря, наш Недоросль начинает «косплеить» Взрослого, имея на руках только «костюм» Родителя.

Образ псевдовзрослости, срисованный бессознательным в детстве со значимых старших, всегда отталкивающий:

– цвет фигур – неизменно серый (по Люшеру, серым цветом бессознательное маркирует страх, желание спрятаться, быть как все);

– состояние фигур – всегда усталое, тяжелое, тоскливое;

– энергия на нуле, счастливости нет и в помине.

Рваться в такую будущность никто в здравом уме не станет. Рождается протест, желание «не быть как все они». И бессознательное биологически-ребенка «решает»: лучше не взрослеть. Идентичности останавливают свое психологическое развитие и замирают в разных, но равно детских возрастах, которые редко превышают подростковые 12–16 лет.

Остановка идентичностей в развитии – это:

– отказ от приобретения новых знаний и взращивания в себе новых навыков и добродетелей – детская идентичность ни с одной задачей не сможет справиться так хорошо, как взрослая;

– застревание в парадигме и мышлении того возраста, в котором остановилось взросление, отказ от критического переосмысления исходной, как правило, весьма неблагополучной картины мира и системы убеждений, ригидность мышления;

– остановка в росте внутренних ресурсов; представьте уровень, к примеру, усидчивости маленького ребенка, а затем вообразите, что человек вырос, а его способность к усидчивости осталась детской; перенесите этот принцип на любой другой ресурс (радость, уверенность в себе, терпение, спокойствие и др.) – и вам станет понятно, что я имею в виду, когда говорю, что попытки Недоросля справляться со взрослыми задачами на ресурсах ребенка заведомо обречены на провал: у него попросту не хватит психической энергии;

– отказ от приобретения тех ресурсов и качеств, которых в принципе не может быть у ребенка (любовь, мудрость, интуиция и др.), так как для их формирования требуется мышление Взрослого.

И если во времена моего обучения провозглашалось, что самостоятельная единица сознания (в нашем случае – идентичность) останавливает свое взросление из-за травматического опыта, убежденческого импринта или принятия неудачного решения (хотя и опыт травматичен, главным образом, принятыми решениями), то сегодня можно смело утверждать, что для нашего современника сама взрослость уже стала травмой: он видит «неудачных» взрослых, ужасается увиденному и бессознательно решает любой ценой не взрослеть.

Биологически-ребенок боится не справиться с «ужасной» взрослой жизнью, потому что меряет ее своими детскими силенками, ошибочно считая, что всегда будет таким же слабым, как сейчас, а вырастут только обязанности.

Яркий пример тому помню из собственного детства, где меня пугали два вопроса: как я буду носить тяжелую сумку с продуктами, как моя мать, когда вырасту, и как я смогу запомнить все номера трамвайных маршрутов. Парадокс в том, что сейчас мне в принципе не нужно носить тяжелые сумки с продуктами и ездить на трамваях. Я могу делать это легко, но для удобства пользуюсь доставкой и такси. Но если бы психологически не повзрослела через психотерапию, я бы не умела взросло зарабатывать, поэтому таскала бы тяжелые сумки с продуктами и ездила на трамваях с ощущением невыносимой тяжести бытия, потому что все, что сверх трамвая, – непозволительная роскошь, которая не укладывается в рамки «взрослости», заданные проекцией мамы.

Теперь экстраполируем логику этого смешного трамвайного примера на другие сферы жизни и получим портрет нашего современника – человека, который, оставаясь внутренне ребенком, боится жить, работать и общаться с людьми. Да, он живет, работает и общается, но – преодолевая тяжесть, через «не хочу», с большим трудом.

Если бы повзрослел психологически, он понял и почувствовал бы, что взрослая жизнь не тяжела, задачи посильны, он способен справляться, а главное – волен жить, как хочет, а не только так, как заповедали родители.

Этого не происходит, биологически-ребенок не знает, что подлинное взросление – это приобретение и наращивание ресурсов, навыков, возможностей и способностей. Решая не взрослеть, «внутренние дети» ампутируют у себя ценные взрослые качества: интуицию, адаптивность, умение общаться с людьми на равных, быстроту мышления, решительность, способность брать ответственность, уверенность и пр. А в результате они и вправду не справляются с «тяжелой взрослой жизнью», как и опасались. Так убеждения становятся самореализующимися пророчествами.

Взрослость видится нашему Недорослю антиподом детскости – такой формой существования, где отнимается все хорошее, что было в детстве, – легкость, радость, беззаботность и веселость, – а взамен обретается лишь плохое – проблемы, рутина, скука, обязательства, ответственность. Детские идентичности в бессознательном Недоросля стоят как вкопанные на рубеже меж детством и взрослением, словно на берегу Стикса, и мыслят: «Там, за рекой, – неизвестная земля, где меня морально и физически изнасилуют, где меня будут использовать, где от меня отсекут все лучшее и трепетное, что есть во мне, все то, чем я дорожу; где я буду обречей тяжело, а главное – бессмысленно – трудиться; где меня заставят взвалить на себя обязанности, польза которых мне неясна, и нести ответственность, с которой я заведомо не в силах справиться, потому что мне уже дали понять, какое я ничтожество». И ни в какую не хотят взрослеть.

На практике тест идентичностей на их психологический возраст неизменно подтверждает исходное предположение об их невзрослости, которое создается с первых мгновений при появлении образа – уже от самой его манеры общения, пронизанной страхом, неуверенностью, капризностью, обидами или категоричностью и догматизмом. Часто еще до того, как я на сессии поднимаю вопрос о возрасте той или иной идентичности, клиент замечает: «Она ведет себя как ребенок!» или «Она превращается в маленького ребенка».

Состарившийся ребенок

Видя растущее засилье таких «внутренних детей-дикарей», которые не соответствуют биологическому возрасту человека, бессознательное создает компенсаторный лагерь «внутренних надсмотрщиков», чтобы найти управу на детей. Ведь их не удастся урезонить взрослыми доводами о ценности благополучия, развития и труда на пути к поставленным в реальности целям, их можно только пристыдить, обвинить и запугать, чтобы они не развалили жизнь человека своими капризами,