Мазур, несмотря на ключом клокотавшую в нем злость, неудержался и фыркнул:

– А ты уверен, старинушка, что на Небеса попадешь? Может,тебе местечко этажом пониже приготовлено? Где жарковато, а обслуга мохнатая исуетливая?

– Типун тебе на язык, – серьезно сказал Кузьмич, широкоперекрестившись. – Это за что же это ты мне сулишь такие богомерзкиестрахи?

– За твои забавы, старче... – сказал Мазур. – Зачто ж еще?

– Потешил, сокол. Потешил, – без улыбки сказалКузьмич. – Забавы мои Бога не гневят, не стращай.

– А что там сказано насчет ближнего твоего?

– Так это ж – насчет ближнего, – сказал Кузьмин так,словно растолковывал малому несмышленышу самые очевидные вещи. – А какойты мне ближний, сокол? Что-то я у тебя не заметил рвения к истинной вере...

– Я, между прочим, крещеный, – сказал Мазур.

– В церкви?

– Где же еще. В православной.

– В никонианской, сокол, – мягко поправилКузьмич. – В никонианском мерзостном капище. А отсюда вытекает, что ты мнене ближний – самый что ни на есть дальний, прости, Господи, за игрусловесами... Какой же ты мне ближний, если у никониан вместо души – парсмердючий? – Он смотрел на Мазура просветленным и яростным взоромфанатика. – Как у собаки – только собака дом сторожит, и от нее польза, аниконианин бытием своим пакостит божий мир... Иди в горницу с глаз моих, пока яне рассердился. Ишь ты, тварь! – впервые Мазур видел его по-настоящемузакипевшим. – В ближние он лезет... Щепотник чертов...

Войдя в камеру, Мазур не обнаружил там Ольги – допрос,конечно... Лег на спину, закурил. Окинул себя взглядом.

На безымянном пальце левой руки – цифры. 1979. Если этодата, семьдесят девятый год для Мазура ничем не примечателен, поскольку прошелв относительном безделье – проще говоря, он весь этот год безвыездно просидел вСоюзе, натаскивая молодняк, и никому не резал глотку за рубежами великойродины...

На безымянном пальце правой – змея в короне, обвившаякинжал. На среднем – пять точек: четыре расположены квадратом, а пятая –внутри. Меж запястьем и локтем правой – череп в заштрихованном прямоугольнике сдиагональными светлыми полосами. И, наконец, на груди – заходящее солнце сдлинными и короткими лучами, причем те и другие чередуются без всякой симметриии последовательности. Ничего похожего на татуировки толстяка – у тогосовершенно другие, и на груди, и на плече, и на пальцах...

Какой во всем этом смысл? Насчет пяти точек Мазур что-тосмутно слышал. Вроде бы это должно обозначать, что человек сидел: «Четыре вышкипо углам, и я – посередине...» Но вот значение остальных абсолютно непонятно.Выполнено все крайне кустарно, как и у толстяка.

Рухнули последние сомнения. Родная служба, возьмись онапроверять, способна на любые болезненные измышления – кроме татуировок. Всерьезном спецназе (а в последнее время, увы, кое-где появились и несерьезные)на татуировки наложено категорическое табу. Потому что по наколкам частенькоможно определить национальную принадлежность – неважно, молчаливого пленника,или трупа. Так что в «зарубежные командировки» людей с татуировками не берут. Иесли только не найдут способа в кратчайшие сроки убрать эту дрянь, «Меч-рыба»для Мазура закрыта.

Можно, конечно, выдвинуть суперэкзотическую версию: будтозавистливый дублер, тоже жаждущий повышения по службе, решил подложить Мазурусвинью и устроил все это дерьмо...

Отпадает. В первую очередь оттого, что ни один дублер неможет знать Мазура – как он не знает своих дублеров. И ни один дублер нерасполагал бы т а к и м и возможностями. Возможности,как минимум, генеральские... Честолюбивый дублер с папой-генералом? Слабо,вилами по воде...

Некая разведслужба другого ведомства, которой из-засложнейших и непонятных даже кое-кому из своих, запутанных интриг позарезтребуется обратное – чтобы «подводная кастрюля» прошла испытания в строжайшейтайне? Бред. Любой, кто вознамерился сорвать операцию «Меч-рыба», будь он свойили импортный, должен понимать простую, как перпендикуляр, истину: вывод Мазураиз игры ничего не сорвет. Или – п о ч т и ничего.

Вывод незатейлив: кто бы ни похитил с Ольгой, они не имеютотношения к государству. Сейчас совершенно неважно, кто они и зачем пустились втакие игры. Это уже вторично. Главное, отсюда нужно вырываться. Любымисредствами. Ничуть не боясь крови.

Будут ли его искать свои? Ну естественно, и с превеликимтщанием. В палатке на плоту у него была маленькая рация спутниковой связи.Каждый вечер, в двадцать один ноль-ноль, он выходил на связь с Шантарском икратко сообщал, что жив-здоров, и все у него нормально. Сегодня вечером онэтого по вполне понятным причинам сделать не сможет. Ночью никто ничегопредпринимать не будет – как и Мазур, ни одна живая душа не верит в иностранныхшпионов, поджидающих на берегу Шантары. Сначала особенно не забеспокоятся, какне беспокоился бы сам Мазур о Володе Сомове или Морском Змее – что можетслучиться на спокойной воде с «морским дьяволом», вооруженным и готовым к любымнеожиданностям? Ни порогов, ни корсаров, ни акул...

К обеду, конечно, начнут слегка-нервничать. А когда и вовторой раз сигнала не последует, зашевелятся всерьез. И не позднеепослезавтрашнего утра пошлют самолет вдоль Шантары. Даже в нынешние времена,когда за неуплату по счетам отключают свет в ракетных стратегических центрах,найдется и горючка, и желание – каперанг Мазур ценен не сам по себе, а тем, чтоему предстоит.

Но самолет будет искать п л о т. А Мазур ужепонял, что захватившие его в плен – люди неглупые. Когда вертолет улетел, наберегу вполне могли остаться другие, которых он тогда не видел. Уничтожить плотне так уж трудно, а отбуксировать его пониже по течению и пустить плыть безруля и без ветрил – еще легче. Даже если он останется на месте, искать будут поберегу. Никому и в голову не придет дать крюк километров на сто в глубь тайги.Никто, даже увидев заимку с воздуха, не свяжет ее с исчезновением засекреченногокаперанга и его молодой жены. Честно признаться, сам Мазур, окажись он впоисковой группе, и в ночном кошмаре не додумался бы...

Следовательно, на помощь надеяться нечего. Хотя и страшнохочется в подмогу верить. Рассчитывать следует только на себя, бравого. Нужнаобувь, минимум продуктов и, коли уж шиковать в мечтах – оружие. А если житьскромнее – то обувь, и не более того. Мазур еще прошел бы по тайге босиком.Ольга со всем ее туристским опытом не пройдет. Обувь, причем крайне желательно– по размеру. Если окажется мала или велика, выйдет еще хуже, нежели босиком...

Он пытался сосредоточиться на картах здешних мест, но никакне получалось – беспокойство за Ольгу, неизвестность подавляли все остальное.Позволил себе еще одну сигарету. Осталось восемь...

Минут через двадцать тихо лязгнул замок. Вошла Ольга, и уМазура екнуло сердце – она шла, повесив голову, в глазах стояли слезы, страшнобыло подумать, что ее сломали н а д е ж н о...