– Господин караульный, докладывает дневальный! В наличии –пятеро животных...

– Вы что это такое несете, господин хороший? – громкоспросили с той стороны исполненным невероятного удивления голосом. – Сон,что ли, плохой увидали? И не совестно вам так страмно людей обзывать, товарищейсвоих?

– Но ведь распорядок... – сбился с тона врач.

– Какой распорядок? – продолжали удивляться вкоридоре. – Уж не головку ли солнцем напекло? Распорядки какие-то вдругпридумали, дневальных... Нешто вам тут казарма? Тут вам горница, а в горнице –господа гости, кушать скоро подадут, так что потерпите чуточку, посидите,зарядку сделайте, что ли...

И окошечко звонко захлопнулось. Врач настолько оторопел, чтотак и остался торчать у двери. Прошло две-три минуты, прежде чем он вернулся нанары с совершенно растерянным лицом, мотая головой и бормоча что-то под нос.

Мазур сидел на нарах, как король на именинах, курил утреннююсигаретку и грустно ухмылялся про себя. Ибо решительно не верил во внезапнуювспышку гуманизма и нежданно разразившуюся среди тюремщиков эпидемию доброты.Глупо было бы такого ожидать – особенно после его вчерашних шумных подвигов.Скорее уж следовало ждать вторжения разъяренных вертухаев с дубьем.

Значит, это всего-навсего продолжалась не столь уж иизощренная морально-психологическая прессовка. Сначала людей усиленно загонялив скотство, потом контраста ради провозгласили вольности и либерализацию.Холодный душик, горячий душик... Не оригинально и не ново. В иных жуткозасекреченных учебниках можно прочесть описания не в пример более тонких ик о н т р а с т н ы хметодов...

Должно быть, это в какой-то степени понимали и те трое, чтооказались здесь прежде Мазура с Ольгой. Особого восторга на их лицах ненаблюдалось – скорее тягостные раздумья и усиленная работа мысли. Что, вобщем-то, вполне укладывалось в стереотипы...

В половине девятого стали кормить – опять-таки со всемполитесом. Распахнулось окошечко, и караульный возгласил:

– Господа, кушать подано! Дамы, как и положено, подходят впервую очередь. Виктория Федоровна, Ольга Владимировна, прошу!

Вернувшись, Ольга с недоуменным пожатием плеч показалаМазуру не толька миску, где к куску жареной курицы с картошечкой прилагалась ипластмассовая ложка, но и пачку болгарских сигарет со стограммовой голландскойшоколадкой. Всем дали ложки, а Мазуру с толстяком еще и по пачке сигарет(Егоршины, судя по всему, не курили), а вместо воды сунули по двухлитровомубаллону пепси. Мало того, караульный пообещал:

– Вернетесь с прогулочки, дамы и господа, мы вам темвременем умывальничек поставим... Если кому книжку или там шахматишки, толькоскажите, мы здесь на то и приставлены...

Голос его звучал откровенно и мирно, однако Мазур, за времяслужбы прошедший неисчислимое количество учебно-тренировочных допросов – и вроли следователя, и сидя на месте допрашиваемого, – распознавал всладеньком баритоне некий «второй план». И легкая насмешка, и еще, пожалуй,недовольство оттого, что приходится ломать всю эту комедию. Во всяком случае,когда караульный приглашал получить миску с завтраком «господина Минаева»,определенная доля злобы в его голосе была – ну, не актера, конечно, а егодружков Мазур вчера должен был ушибить на совесть, особенно Мишаню...

После завтрака Мазур хотел было поговорить с сокамерниками –уже в полный голос, – но увидел, что они, подчиняясь наработанномурефлексу, принялись вылизывать миски языком, брезгливо морщился и махнул рукой.Он не собирался быть святее Папы Римского и прекрасно понимал, что сломатьсяможет любой, но все же за четверть века привык к совсемд р у г и м людям... И потому не мог себя пересилить.

Ольга, наоборот, непринужденно пошла на разведку – сразупосле завтрака подсела к Виктории, и они о чем-то зашептались, один раз дажепослышались смешки. Сам Мазур, перебравшись под окошко, чутко прислушивался кдолетавшим снаружи звукам, пытаясь выловить в окружающем пространстве хоть крохуполезной информации. Но ничего полезного не обрел. Все, что долетало, большевсего походило на утренние шумы самой обыкновенной деревеньки: лениво брехалисобаки, давая понять, что они не дармоедствуют, а прилежно несут службу, совсемнедалеко мычала корова, пару раз слышалось ржание лошадей, кто-то прошел,позвякивая пустыми ведрами, и вскорости забренчала колодезная цепь. Закрытьглаза, забыть на миг про тюрьму, отрешиться – и кажется, будто сгинули куда-топоследние четверть века, а ты в родной деревне...

Вернулась Ольга, шепнула на ухо:

– Ничего не получается. Никакой пользы.

– Раскрутить пробовала?

– Ага. Пока речь идет о постороннем тра-ля-ля, все гладко, астоит речь завести о том, что им тут предлагали, – сразу в клубоксворачивается, иголки выставляет...

Мазур задумчиво уставился на толстяка. Чутье подсказывало:тут не придется особенно изощряться, пускать в ходо с о б ы е методы допроса, каким учили, – сунутькулак к носу, дать по ушам разок... Попробовать, что ли?

Не успел – распахнулось окошечко, и караульный, изо всех силпытаясь сохранять те же интонации радушного и хлебосольного хозяина, возгласил:

– Дамы и господа, не изволите ли на прогулку собраться?Погоды стоят самые солнечные, воздухом подышать куда как полезно... Украшеньицаполучайте, будьте ласковы!

Тут же лязгнул металл – вертухай забросил в окошечко клубокпоблескивающих, новеньких цепей (Мазур тут же отметил, что разомкнутыхбраслетов – четыре). Никто не шелохнулся – видимо, для сокамерников Мазуратакие сюрпризы тоже оказались новостью. Цепи так и лежали около двери.

– Ну что ж вы так, родненькие? – озаботилсякараульный. – Подходи первый, кто хочет. Люди вы ученые, грамотные,живенько разберетесь, что куда цеплять. Или погулять не хотите? – в голосезазвучали прежние, жестокие нотки. – Что ж вы так о здоровье незаботитесь? Добром прошу, надевайте обновки...

Толстяк первым кинулся к двери, принялся ворошить лязгающуюкучку. Караульный наставлял:

– Пару на ручки, пару на ножки, сударь милый. Ходил, поди, вкинематограф, видел кандальников?

Со страху, должно быть, толстяк разобрался быстро, звонкозащелкнул на запястьях и лодыжках браслеты. Мазур присмотрелся. Самые настоящиекандалы – ручные и ножные, соединены цепью. Сработано на совесть, тяжесть,сразу видно, приличная. Тем временем на пол плюхнулся новый звенящий клубок.

– Надевай, майор, сокол наш, – послышался голосКузьмича. – Ты не бойся, у нас погулять и означает – погулять. Таежнымвоздухом подышите, потом в баньку сводим. Только ты уж их не скидывай, какфакир в цирке, а то мне сердце вещует, что женушка у тебя таким фокусам необучена, и потому ничего толкового у тебя пока что и не выйдет...

Плюнув, Мазур слез с нар. Оковы весили килограммов десять идвижения стесняли изрядно. Кузьмич зорко таращился, наблюдая за этимфантасмагорическим одеванием – и, когда в кандалах оказались все пятеро, дверьтут же распахнулась.