Когда в борьбе за власть появляется фигура, стоящая внеполитики и вне закона, то трудно представить итог противостояния. Такой фигуройв романе А.Бушкова является капитан первого ранга Мазур, известный читателю пороманам «Охота на пиранью» и «След пираньи».

Когда в борьбе за власть появляется фигура, стоящая внеполитики и вне закона, то трудно представить итог противостояния. Такой фигуройв романе А.Бушкова является капитан первого ранга Мазур, известный читателю пороманам «Охота на пиранью» и «След пираньи».

Когда в борьбе за власть появляется фигура, стоящая внеполитики и вне закона, то трудно представить итог противостояния. Такой фигуройв романе А.Бушкова является капитан первого ранга Мазур, известный читателю пороманам «Охота на пиранью» и «След пираньи».

«Мы не будем больше одни, дорогой.

Куда б мы ни пошли,

где б ни пытались скрыться,

нас будет не двое, а трое — ты,

я и будущая война…»

Ханох Левин

Действующие лица романа вымышлены, всякое сходство с реальносуществующими людьми или организациями — не более чем случайное совпадение. Этокасается и города Тиксона, никогда не существовавшего.

Александр Бушков

Это был самый необычный в сибирском небе самолет — о чем,конечно, никто и понятия не имел, потому что и со стороны аэроплан выгляделвполне обыкновенно, и посторонний, угоди он каким-то чудом в салон, не узрел быничего для себя странного. Разве что кресел было поменьше, чем на обычномЯК-40, да пассажиры беззастенчиво курили. Впрочем, ни первое, ни второе в нашинепонятные времена не могло уже служить отличительным признаком необычности —скорее уж подворачивалась мысль, что летательный аппарат тяжелее воздухапринадлежит очередному новому русскому и всецело приспособлен для его удобства.

За иллюминатором не было ничего интересного — сплошной слойвысотных облаков, больше всего напоминавших необозримое заснеженное поле сторчавшими там и сям острыми застругами. Так и казалось, что вот-вот на горизонтезамаячат лыжники, а то и утонувшая в снегах по самую трубу избушка. Былоскучно. Особенно тому, кто представления не имел, куда, собственно, он летит изачем. Мазур ради вящего душевного спокойствия напомнил себе, что и остальные,вполне может оказаться, понятия не имеют, зачем их бросили к Полярному кругу, —но легче от этого как-то не становилось.

Собственно, никакого Мазура в данный исторический момент ине существовало, если честно. Был некий Микушевич Владимир Степанович, научныйсотрудник некоего питерского НИИ, каким-то хитрым способом увязывавшего в своейработе гидрологию, географию и что-то там еще, связанное с морями-океанами. Дляособо настырных педантов, привыкших встречать не по одежке, а по бумажке,существовали и оформленный должным образом чуть потрепанный паспорт, и пропастьдругих бумажек, подкреплявших легенду означенного Микушевича, — с какогоракурса ни смотри, под каким углом ни разглядывай.

Ему случалось в жизни пользоваться фальшивыми документами —однако впервые на задание приходилось идти под скрупулезнейше проработанной л ич и н о й. Обычно у «морских дьяволов» не бывает ни легенд, ни личин, нидокументов, за редким исключением (вроде полузабытой африканской одиссеи) онивыступают в двух ипостасях: либо в облике стремительных призраков без лиц идара речи, либо в виде неопознанных трупов, которые не могут привязать кконкретной точке земного шара и лучшие специалисты. Правда, на сей раз он небыл уверен, что выступит в роли «морского дьявола». Ни в чем он не был уверен —разве что в том, что Кацуба единственный, кто знает пока самую чуточку большедругих.

Впрочем, и Кацубы не было никакого — был Проценко МихаилИванович, извольте любить и жаловать. Украшавший своей персоной тот же самыйНИИ с длиннющим названием (насколько понимал Мазур, и впрямь существовавшийгде-то на брегах Невы), в эпоху полнейшего безденежья российской науки все жеотыскавший неведомо где средства, чтобы направить за Полярный круг аж несколькобыстрых разумом отечественных Невтонов…

С неким мстительным чувством Мазур отметил, что небольшаябородка, которую ему согласно роли пришлось отрастить, выглядит все же не впример пригляднее, нежели цыплячий пушок на щеках Кацубы. Доведись ему самомудавать оценку собственной маске, он определил бы гражданина Микушевича какопытного полевика, этакого обветренного интеллигентного романтика, в ушедшиевремена диктата КПСС вдосыта пошатавшегося по необъятным тогда просторамРодины, дабы удовлетворить научное любопытство за казенный счет. Надо полагать,именно такая личина глаголевскими мальчиками и спланирована…

Что до Кацубы, он со своей реденькой растительностью идешевыми очочками с простыми стеклами выглядел полнейшей противоположностьюсебе реальному — типичнейший кабинетный интеллигентик, пробы негде ставить, неспособный ни дать по рылу уличному хулигану, ни заработать рублишко на рынке,ни изящно провернуть постельную интрижку с чужой бабой. Зато в пикетекакого-нибудь демократического фронта или в очереди на бирже труда мистерПроценко был бы уместен, как торчащая из кармана запойного слесаря пивнаябутылка. В данный момент он увлеченно читал толстую книжку в мягкой обложке, накоторой жгучий брюнет в тореадорском наряде танцевал фанданго со столь жеэкзотической красоткой а-ля Кармен, а на заднем плане виднелись остророгиебыки, сверкающие лимузины и загадочные личности в темных очках. Название,непонятное Мазуру, было по испанской традиции снабжено сразу двумявосклицательными знаками — один, как и положено, в конце, другой в начале,перевернутый вверх ногами. Мазур с самого начала определил, что Кацуба невыпендривается, а именно читает — быстро, увлеченно.

Светловолосая девушка Света, с которой Мазур познакомился впрошлом году, вынужденно испытав на себе гостеприимство генерала Глаголева,являла собою несколько иную маску — столичная штучка в ярких недешевых шмотках,современная бульварная журналисточка, очень может быть — слабая на передок,несомненно, огорченная тем, что судьба забросила ее в медвежий угол, и оттогонеприкрыто, капризно скучавшая. Иногда она откровенно отрабатывала на Мазуретомно-блядские взгляды, но он, давно раскусивший по собственному опыту, что загремучую змейку воспитал Глаголев, ни в малейшей степени не смущался, смотрел ск в о з ь. Пусть тренируется, коли того требует служба…

Вася Федичкин, легкий водолаз, выглядел так, как и присталоВасе, да еще Федичкину — белобрысый здоровяк с улыбкой в сорок два зуба состалинского плаката: «Молодежь, вступай в Осовиахим!» Очень колоритныйэкземпляр, этакая д я р е в н я, самую малость пообтесавшаяся в мегаполисе.

И, наконец, товарищ капитан третьего ранга ШишкодремовРоберт Сергеевич, в отношении коего любой, мнящий себя знатоком человеческихдуш, не ошибется за версту. Воротничок форменной белой сорочки едва сходится наупитанной шее, сытенькая щекастая физиономия столичного шаркуна, бабника иэпикурейца — нечего тут думать, сразу ясно, что это один из зажравшихсяштабистов, сам напросившийся, чтобы его в качестве офицера связи причислили кнаучной группе, отправившейся в благодатные края, где в два счета можноразжиться мешком практически бесплатной осетринки, а заодно и икорочкиприхватить для начальника-благодетеля. «Ну, а если при одном взгляде на негоименно такое впечатление и возникает, легко определить, что в реальности всеобстоит как раз наоборот, — подумал Мазур. — Все-таки работать они умеют —идеально подобрали актера для роли, сочинили смешную фамилию, добавилизаморское имечко к посконному отчеству… Решили не прятать военные ушки подштатский капюшон, а наоборот, выставить их напоказ — в облике комическогоморячка, от которого за милю шибает несерьезностью и примитивом… Как ниотносись к Глаголеву, но профессионал он четкий. Даже слишком. Не каждый день«морского дьявола» пеленают так надежно и легко».