Дэйв Мастейн: Я знал, что Пэм была той единственной, но проблема была в том, что я уже встречался с телкой, правда, собирался расстаться. Я переехал из дома Тони на временное жилье в Оквуде, застроенный жилой комплекс на горе над компанией Warner Bros в Бербанке, где перекантовываются многие музыканты. Там умер Рик Джеймс[14]. У моей девушки был ключ от квартиры. У Пэм – не было. Мы с Пэм поехали поужинать в китайский ресторан и по дороге домой начали спорить. Я был разозлен, так как она сказала, что отравилась. Мы приехали ко мне, и она лежала на моей кровати, как вдруг открылась входная дверь, и влетела моя девушка. У меня не было возможности рассказать ей про Пэм, да и Пэм, разумеется, я ничего не сказал. Моя девушка надела каблуки и выбежала. Растерянный, я в спешке побежал за ней. Не знаю, зачем я это сделал – побежал за той, с которой быть не хотел, а моя судьба осталась в квартире. Только когда я вернулся, Пэм уже не было. За десять секунд потерял обеих. Я позвонил Пэм и пытался ее вернуть, но она дала мне от ворот поворот.

Пэм Мастейн: В то время каждый встречался, с кем хотел, и у меня был парень. Никто не знает, будешь ты с этим человеком или нет, поэтому никто никому ничем не был обязан. В Лос-Анджелесе учишься выживать. Мы с Дэйвом виделись несколько раз. Я у него уже оставалась и даже перевезла кое-какие вещи. Он дал мне ключ. Но у меня были свои проблемы, и желудок разыгрался не на шутку. Я лежала на диване, чувствовала себя плохо. Пришла его девушка, и он приоткрыл дверь, сказав, что у него в гостях подруга и она себя плохо чувствует, поэтому войти нельзя. Он вытолкал свою девушку в коридор, а когда пошел за ней, чтобы поговорить, я схватила мусорный пакет, запихнула туда свою одежду, оставила ключ на столике и ушла. Придя домой, я сняла трубку, чтобы Дэйв не мог дозвониться, и все.

Тони Леттьери: В то Рождество я отвез Дэйва на Гавайи. Его семья не праздновала, а моя семья была на северном берегу Гавайев.

Дэйв Мастейн: Мне нужно было забыться и подумать. Нужно было понять, кто мне эта девушка. Я с Тони поехал на Гавайи, чтобы проверить чувства к Пэм. Мне было ужасно плохо. Я чувствовал, что не могу без нее. У нас действительно абсолютно разные воспоминания о том вечере.

Пэм Мастейн: На пороге своего дома в Северном Голливуде я увидела мелкого толстого латиноамериканца с гусарскими усиками. Он был похож на убийцу. Я поначалу подумала, что он кому-то принес наркоту, но ошибся домом. Потом он сказал, что друг Дэйва, а я ему: «Нет, нет, нет, нет – я этим не занимаюсь». «Выслушай меня», – сказал он. Его послал Дэйв. Парень сказал, что он нарколог Дэйва. И я, честно говоря, не поверила, потому что он совсем не был похож на нарколога. Я сомневалась. До этого мама Дэйва позвонила мне, чтобы сказать, что Дэйв встречается с какой-то девушкой, но маме она не нравится. Мама Дэйва была сильной и волевой немкой, и было видно, что она любит сына. Она мне сказала, что ей не нравится эта девушка и она ему не подходит. Я ответила, что ничем не могу помочь, потому что мы с ним совершенно разные. Но я не переставала думать: «О, боже, и мама туда же!»

Дэвид Эллефсон: На Рождество я поехал домой, и отец всегда заставлял нас идти в церковь. До этого я ходил на собрания АА. Я три раза ложился в клинику и дважды в неделю работал со своим наркологом Джоном Боканегрой. Я был в церкви с семьей, и слова пастора отложились у меня в голове. Я вдруг понял, о чем говорили на этих собраниях, и клиника с церковью несли одно и то же послание – чтобы я обрел Бога и держался подальше от неприятностей. Продолжишь в том же духе – попадешь в неприятности. Таков был посыл.

Дэйв Мастейн: Нам надо было сочинять альбом. Перед Рождеством мы вернулись в студию, чтобы записать еще несколько демо. После «No More Mr. Nice Guy» мы серьезно начали работать над песнями для следующего альбома, хотя соло-гитариста у нас по-прежнему не было. Я все искал и искал, но всех ненавидел, потому что все они были слабые и никчемные. У них должен был быть характер, четкая позиция, внешний вид, умение, и мы никак не могли найти достойного кандидата. Я спросил нашего бывшего гитариста Криса Поланда, не мог бы он приехать в студию и помочь записать несколько демо. Ему нужно было только сыграть соляки. Я бы ни за что не принял его обратно.

Дэвид Эллефсон: В здании офиса компании Lippman & Kahane на бульваре Сансет у лейбла EMI находилась небольшая студия. Мы приехали туда записать все имеющиеся у нас песни, которые войдут в альбом Rust in Peace. Мы попросили Криса Поланда приехать и запилить несколько соляков. Он уже давно ушел из Megadeth и завязал с наркотой. Мы заплатили ему около 500 баксов за песню.

Рэндалл Кёртц: Был разговор о том, что, может быть, стоит вернуть Криса Поланда. Он приходил и не всегда играл, а просто зависал. Все-таки он был не чужим.

Дэвид Эллефсон: Крис завязал, поэтому, я уверен, ему было не очень интересно с нами тусоваться – мы-то еще не завязали. Мы пытались, но все никак. В этом, безусловно, была проблема. После нескольких часов записи демо мы с Дэйвом спустились вниз на два этажа в офис к Рону. У него на столе лежали альбомы Cacophony и пластинка Dragon’s KISS, сольный альбом гитариста Cacophony, Марти Фридмана. Мы немного знали о нем по трэшевой группе Hawaii, но имя его напоминало скорее еврейского комика, нежели гитарного шреддера. Мы стебались над его именем, но Рон сказал нам, что парень интересуется насчет прослушивания. Мы с Дэйвом ответили: «Знаешь что? А насрать! Почему бы нет? Нам и так не везет; хуже не будет».

Глава 7. Марти

Дэвид Эллефсон: К январю 1990-го, невзирая на обстоятельства, мы начали планировать запись. Нам надо было засесть в студии и сочинять альбом Rust in Peace. За лето после прихода Ника в группу мы прослушали нескольких гитаристов – ни один не подошел. Мы полагали, все будет как на альбоме