не увидишь такого простора! Там не услышишь ничего, что могло бы хоть отдалённо напоминать пение соловья!

Анна недоуменно прислушалась, но, кроме непритязательной песенки завирушки, свившей гнездо в придорожном кустарнике, ничего не услышала. Девушка отступила на пару шагов и увидела под шляпкой острый нос и цепкий взгляд младшей Веленской.

— Здравствуйте, Елизавета Егоровна, — Анна улыбнулась, надеясь, что улыбка вышла не слишком натянутой.

— Да полноте! Какие меж нами церемонии! — хихикая, воскликнула та. — Лизонька! Все друзья зовут меня Лизонькой. Когда тебя называют по имени и отчеству, чувствуешь себя или почтенной матроной с семью детьми, или безнадёжной старой девой, не правда ли? Вы не будете возражать, если дальнейший наш променад мы совершим в компании друг друга?

Лизонька шустро вцепилась в локоть Аннушки и буквально потащила девушку за собой. Та беспомощно пожала плечами.

— Вместе весело шагать! Будем делать променад! — продолжала щебетать Веленская. — Ах! Я, кажется, заговорила стихами! Какая прелесть! Природа вдохновляет на созидание! Порой мне кажется, проживи я в городе хотя бы полгода, я стала бы до того неинтересной, что на меня решительно перестали бы обращать внимание.

— Я не думаю, что город может оказать такое действие, — тихо возразила Анна.

— Милочка, я знаю, о чём говорю! Поверьте мне, города — это скука и серость, — возразила Лизонька, и из голоса её даже исчезли привычные писклявые ноты.

Четыре года назад они с сестрой смогли накопить достаточно средств, чтобы посетить столицу во время малого сезона. В течение оного Лизонька посетила пару балов и несколько скучных музыкальных вечеров. Успеха она там не снискала, так что очередная попытка сделать приличную партию оказалась столь же безуспешной, как и все предыдущие. Однако Лизонька утешалась тем, что отныне могла считать себя знатоком высшего света.

— Мужчины и женщины буквально выцветают, пожив в городе в течение нескольких месяцев или даже недель. Очень немногие могут сохранить оригинальность, вращаясь в высшем свете. Верьте мне, если вы увидите интересное лицо на каком-нибудь светском рауте, то, скорее всего, это будет означать, что человек лишь недавно появился в этом кругу.

Лизонька помолчала, как будто ожидая от Анны ответной реплики, но, так и не дождавшись, продолжила:

— Я, правда, не могу сказать, что города за пределами нашего отечества оказывают такое же обезличивающее воздействие. Возможно, это особенность городов Славии… Да, скорее всего, мои выводы верны!

Лизонька резко остановилась, больно дёрнув Аннушку за руку. Девушка невольно поморщилась и подумала, что синяк ей обеспечен. Но собеседница не обратила внимания на её явное недовольство. Глаза Лизоньки сверкали, щёки окрасились нервным румянцем, следующие слова она произносила излишне громко, отчаянно при этом жестикулируя:

— Скорее всего, пребывая в других государствах, человек получает нечто такое, что позволяет ему даже после возвращения на родину не терять своей индивидуальности. Возьмём, к примеру, Милованова. Михаил Николаевич несколько месяцев провёл в столице, но поскольку он перед этим годы вояжировал по чужбине, то остался вполне интересным молодым человеком.

Веленская набрала в грудь больше воздуха, видимо, собираясь и дальше развивать эту тему, но что-то подсказало ей, что этого делать не стоит. Она резко выдохнула и, как-то разом успокоившись, мило улыбнулась, вновь подхватила Анну под руку.

— Ах! Это цветы виноваты! Их запах дурманит мне голову. Как можно обсуждать молодого человека? Это так неприлично! – хихикала и лепетала она. — Но между близкими подругами иной раз можно позволить себе несколько откровенных слов. Умоляю, скажите, милая Анна Ивановна, вы ведь не осуждаете меня?!

Аннушка обречённо покачала головой.

— Ах! Милая! Милая! Вы сама доброта! Это так великодушно с вашей стороны прощать нам наши маленькие мирские слабости! — Лизонька опустила глаза долу, и в её голосе появились мурлыкающие интонации. – Вы неизмеримо выше и чище нас. Вас не тревожат те мелочные заботы, которые имеют такое значение для нас. Вы уже выбрали обитель, в которой будете служить?

Аннушка споткнулась, и если бы Лизонька не поддержала её недрогнувшей рукой, то наверняка упала бы.

— Благодарю, — с трудом выдавила Аннушка.

— Не стоит, милая Анна Ивановна! – проворковала Лизонька. — Ах, вам нужно больше внимания уделять нашему суетному миру! А как поживает ваша сестрица? Вот уж кто полон жизни! Такая чаровница! Я, признаться, ей даже несколько завидую! Да. Я плохая. Зависть — это ужасно! Но ничего не могу с собой поделать. У Ольги столько поклонников! Один солиднее другого. И ведь так сразу и не скажешь, кому она отдаёт предпочтение! Положительно, ваша сестра умеет кружить головы мужчинам!

— Что вы хотите этим сказать? — холодно поинтересовалась Анна.

— О боги! Положительно ничего дурного! Я лишь восхищаюсь её живостью и приветливостью! Несколько дней назад мне показалось, что Ольга Ивановна сделала выбор. Андрей Дмитриевич ей удивительно подходит… Но вчера… Ах! Это всего лишь мои домыслы! Генерал такой видный мужчина! Простительно, что юное сердечко растерялось… — Лизонька похлопала ресницами и, жеманно пискнув, начала прощаться: — Вот наша прогулка и подошла к концу. Всегда восторгалась великолепием вашего парка. Едва ли есть место красивее. Доброго вам дня, надеюсь увидеть вас и ваше семейство вечером у княгини Невинской.

— И вам всего доброго. Непременно будем! Передавайте поклон сестрице, – скороговоркой произнесла Анна и, сделав книксен, слишком лёгкий, чтобы считаться вежливым, поспешила к дому. Умиротворение, навеянное прогулкой, смыло волной раздражения.

Второй раз за неполные сутки ей говорят об обители. Вчера сестра, сегодня — Веленская. Как будто это дело решённое, само собой разумеющееся. Анна никогда не задумывалась, что будет с нею лет через десять. Вернее будет сказать, старалась об этом не думать.

Дар видеть встречался редко, говорили, что несколько веков назад в той или иной степени им обладал чуть ли не каждый сотый. Сейчас дай бог – один из десяти тысяч.

Мужчина при желании мог сделать светскую карьеру, поступив на службу государеву. Женщинам, если они обладали даром и хотели приносить при его помощи хоть какую-нибудь пользу отечеству, был только один путь — монастырь. Обычно для того, чтобы найти приют в стенах обители божьей, требовалось немалое приданое, однако дар открывал любые ворота. Обладающая даром могла войти в любой монастырь, не имея за душой ни гроша, и никто не осмелился бы попрекнуть её бедностью. Но самым знаменитым прибежищем одарённых была Пустынь Шестиликой, насельницами которой были исключительно видящие.

Именно там до сей поры обитает сестра Мария, в миру Пульхерия Порфирьевна