Лосева. Когда у Анны обнаружился дар, то мать поспешила пригласить дальнюю родственницу, для того чтобы та научила девочку пользоваться своими способностями. Сестра Мария оказалась маленькой, кругленькой, улыбчивой ещё не старой женщиной. Она с большим энтузиазмом принялась передавать опыт своей то ли двоюродной племяннице, то ли троюродной внучке. Несмотря на доброжелательность и весёлый нрав, ей так и не удалось наладить доверительные отношения с ученицей. Анна держалась с ней вежливо, старательно выполняла задания, но не более того. По истечении трёх лет сестра Мария сообщила, что передала все знания, какие могла, и сердечно со всеми распрощалась.

Раз в год из Пустыни приходили послания, в которых Пульхерия Порфирьевна интересовалась успехами своей любезной ученицы и приглашала её посетить обитель, познакомиться с настоятельницей и старейшими сёстрами, которые воистину являются светочами знаний и доброты и которые с удовольствием продолжат обучение Аннушки видению, если на то будет её воля и желание.

Анна и Татьяна Михайловна составляли в ответ пространные письма с благодарностями, многословными сожалениями, что какие-то препятствия не позволяют девушке тотчас же отправиться дорогу, однако она воспользуется столь любезным приглашением при первой возможности. Все эти годы Аннушка считала эти регулярные послания своего рода вежливыми кивками в сторону друг друга, не более того. Однако сегодняшний разговор заставил её задуматься, возможно окружающие воспринимают всё несколько иначе.

Аннушка вздохнула и переступила порог дома. Завтрак хоть и был обильным, но был слишком давно. В животе урчало, и звуки эти вряд ли кто назвал бы изысканными.

— И где это ты пропадаешь, хотела бы я знать? – дом встретил Анну возмущённым возгласом матери. – Нам вскорости выезжать, а ты ещё даже не думала собираться! Сестра уже час как красоту наводит, хотя ей-то можно и не стараться особо, и так хороша! А ты?

— А мне, маменька, ни час, ни два красоты не прибавят, так стоит ли время попусту тратить? – засмеялась Аннушка.

— Как это не прибавят! — возмутилась Татьяна Михайловна. — Некрасивых женщин просто не существует, бывают — ленивые!

Подобный обмен репликами происходил меж ними перед каждым семейным выходом и стал своего рода традицией. Безусловно, Анна себя дурнушкой не считала, но и привлекательной её внешность назвать было сложно. Эталон женской красоты, который олицетворяла собой её сестра, отличающаяся округлыми формами, золотыми кудряшками и кукольными голубыми глазами, постепенно сдавал свои позиции, образу хрупкой, бледной и обязательно нервной барышни. Анна не подходила ни под один из этих шаблонов. Она была высокой, стройной, но никому и в голову не пришло бы сказать, что хрупкой. Густые непослушные волосы вечно выбивались из причёски. Из-за долгого пребывания на солнце лицо было загорелым, а нос часто шелушился. У неё определённо были достоинства, однако не было желания их подчеркивать.

И в самом деле, зачем? Как бы она ни была одета, как бы хорошо она ни выглядела, всё равно на любом вечере её место в углу зала, в окружении пустующих стульев. Её избегали даже старушки, сидящие кучкой и любящие рассуждать на тему, как изменилась молодежь за последние каких-то полсотни лет. Все боялись, что она сможет увидеть или распознать их тщательно скрываемые тайны и любовно оберегаемые секреты.

Объяснять, что видение не дает такой власти над людьми, было бесполезно. Так что ни подруг, перед которыми можно было покрасоваться в изысканном наряде, ни поклонников, с которыми можно было позволить себе лёгкий флирт, в её жизни не было. В отрочестве она мечтала о том, как отправится куда-нибудь далеко-далеко, туда, где её никто не знает, например, в столицу. Там непременно попадёт на бал и поразит всех своей элегантностью, и, может быть, ей даже удастся промчаться по залу в туре вальса. Однако со временем поняла одну простую вещь: если на балу будет присутствовать хоть один человек, неважно слуга или вельможа, который будет знать или хотя бы догадываться о её даре, то через десять минут об этом будут знать все и она вновь останется в одиночестве подпирать стенку, поэтому мечтать о несбыточном перестала.

Женщины лукавят, когда говорят, что стараются выглядеть хорошо для себя, на самом деле — для того, чтобы видеть восхищённые взгляды одной половины знакомых и завистливые — другой. Поскольку, как бы Анна ни оделась, во взглядах окружающих читалась лишь настороженность, то и стараться ей было незачем. Маменька, а затем и Ольга не оставляли надежды одеть Аннушку как должно, наперебой давали советы, заваливали журналами мод, однако добились лишь того, что Анна стала прилично разбираться в фасонах, расцветках и причёсках, с лёгкостью могла поддержать непринуждённую беседу о моде, но внешних изменений так и не дождались.

Анна со вздохом мысленно попрощалась с вожделенным обедом и, проигнорировав очередной вопль возмущённого таким обращением желудка, поднялась к себе в комнату. Впереди были долгие, тщательные сборы.

Глава 14. Подарок

Вечер у княгини Невинской был в разгаре, когда объявили о приезде Милованова. Гостиная, в которой собралось несколько десятков гостей, встретила его тишиной, чтобы уже через мгновение наполниться громким гулом. Михаил буквально кожей ощущал любопытные, осуждающие, а кое-где и злорадные взгляды.

У окна в центре оживлённой компании щебетала младшая Кречетова. За спинами Ольгиных поклонников Михаил разглядел вчерашнюю посетительницу и невольно скривился. Нужно было исхитриться завести с ней разговор, разрешить недоразумения и узнать наконец условия вчерашнего нелепого пари. Но прежде следовало отдать дань вежливости и подойти к княгине.

Хозяйка расположилась на софе в центре гостиной и вместе с младшими дочками являлась сердцем небольшого женского кружка. Старшая из присутствующих дочерей — тихая бледная девочка лет двенадцати — сидела рядом с матерью, скромно потупив глазки и сложив руки на острых коленках, вторая, помладше, посправнее и побойчее, расположилась на ковре у ног матери, где развлекала себя и окружающих игрой с пушистым котёнком.

Кто вызывал у гостей большее умиление, ребёнок, сжимающий в пальцах суровую нитку с привязанной на конце шуршащей бумажкой, или котёнок, с азартом на эту бумажку охотящийся, — было решительно непонятно. Но композиция в целом была способна растрогать даже самое чёрствое сердце, что уж говорить о материнском. Княгиня с нескрываемой нежностью следила за игрой.

Нитка дёргалась, бумажка летала, котёнок промахивался. Наконец после череды неудач серо-голубой охотник с победным мявом вцепился в добычу, повалился на бок и, надёжно зафиксировав бумажку передними лапами, стал остервенело драть её задними. Широченный хвост, лобастая голова, круглые прищуренные от удовольствия глазищи и округлые ушки с маленькими кисточками на конце