Над обрывом нависло склонившееся дерево, к одной из веток которого была привязана верёвка. На конце палка. Нужно было встать на краю обрыва и, взявшись руками за палку, сигануть вниз. Один из деревенских парней лихо нам это продемонстрировал. Описав в воздухе дугу, на пике подъёма тарзанки, он отцепился от палки и прыгнул в воду.

– Не зассышь? – подначивал меня деревенский.

– И не такое вытворяли, – бодро ответил я.

На самом деле было страшно. Высота-то приличная. Моё представление о своих возможностях было явно завышено. Но отступать было уже некуда.

В то время, пока я оценивал свои шансы на благополучный исход и вероятность вернуться в лагерь целым, к месту нашего самоутверждения перед деревенскими приближался Алексей. Чуть ранее он зашёл в нашу комнату. Просто для порядка. И тут же заметил, что порядка никакого нет. Четыре кровати пустовали. Не то чтобы совсем, но под одеялами детей не было. Канарейкин сдал нас сразу. Как и предупреждал.

– Они купаться сбежали. На речку.

Вожатый добежал до места нашего обычного купания и не нашёл нас там. Но по бодрым крикам, которыми как раз в это время подбадривали меня ребята, он догадался, где мы находимся. В тот момент, когда я уже стоял с тарзанкой в руках перед обрывом и готовился к своему предположительно последнему полёту, сзади раздался его крик:

– Стой!

Наши, увидев Алексея, бросились врассыпную, а у меня оставался только один путь – вперёд. Мне почему-то подумалось, что если он меня за руку не поймает, то это не считается. Присев по примеру деревенского парня, я оттолкнулся и полетел вперёд.

Тарзанка, как и положено, прошла свой путь до пиковой наивысшей точки и пошла обратно. Прыгнуть-то я решился, а вот разжать пальцы у меня смелости не хватило. Я, пока летел, уже успел пожалеть о том, что, не подумав, ляпнул. Мне показалось, что вся моя решимость осталась на краю обрыва вместе с одеждой. Там же, где и надежда на благополучный исход. Пальцы как будто свело, и они отказывались отпускать палку. Вроде прошло всего несколько секунд, а мне показалось, что вся предстоящая смена перед глазами пролетела и уже пора домой. Вот только до земли обратно долечу. Прыгать я уже не собирался. Даже без советов вожатого.

На обратном ходу, приближаясь к краю обрыва, я услышал, как вожатый кричит:

– Я поймаю тебя! Не прыгай!

Тут я с ним был согласен. Но когда я долетел обратно и Алексей с криком «держу!» вцепился в тарзанку, я понял, что он не поймает. Более того, он не сообразил, что, несмотря на мой малый вес, сила инерции сильнее его желания меня спасти. Тарзанка вместе со мной снова полетела в сторону речки. Но теперь на ней, помимо меня, висел ещё и Алексей. Вцепившись в верёвку, он не удержался на краю обрыва и полетел вместе со мной. Не знаю, что его заставило прыгать. Деревенским ему, в отличие от меня, доказывать было абсолютно нечего. Возможно, им руководили долг пионервожатого и комсомольская сознательность.

Тарзанка снова начала своё движение по дуге. Сначала с ускорением вниз. Теперь мы летели быстрее. Практически нос к носу. Я держался за палку, а Алексей за верёвку. Мне так показалось, что в его глазах паники было даже больше, чем у меня. Я-то уже пошёл на второй круг, а он был на этом аттракционе впервые. Когда мы, теперь с вожатым, снова долетели до пиковой точки подъёма тарзанки, Алексей не удержался и, выпустив верёвку из рук, полетел вниз. Он даже напоследок успел бросить на меня взгляд. То ли с укоризной, а может быть, с отчаянием. Возможно, в это время он завидовал Свете и жалел, что это не он руку сломал. Тогда бы он спокойно сидел дома, а не вот это всё.

Но прежде чем прыгнуть в воду, вожатый, видимо, пытался цепляться за жизнь. А именно – за мои трусы. Соскальзывая вниз, он успел схватиться за них. А они так себе опора. Мне самому-то их приходилось постоянно подтягивать из-за ослабшей резинки, а Алексея они тем более не спасли. Так с ними он и нырнул. Под общий гогот деревенских. Теперь я раскачивался на тарзанке без трусов.

В общем и целом, Алексей искупался, а я покатался на тарзанке. Деревенские помогли мне слезть, потому что отпускать палку я не решился, хотя пальцы уже и устали её держать. Ребята просто подтянули меня поближе к берегу, и я спрыгнул. В отряд я возвращался уже без трусов. Алексей их где-то в процессе полёта потерял. Но зато я познакомился с Мишкой. Это тот самый деревенский парень, который встретился нам во время нашего приезда. Он сказал, что я теперь свой в доску и всегда на него могу положиться. Тем более, что он давно так не смеялся.

В лагерь мы с Алексеем возвращались одни. Когда зашли в корпус, нас там встретила Матрасиха. Тихий час ещё не закончился.

– Где его дружки? – сразу начал Алексей.

– Отдыхают. В комнате, – невозмутимо ответила она.

– Два сапога пара, – продолжал возмущаться Алексей. – Два брата акробата. Нет. Я подниму вопрос об их отчислении из лагеря. Один другого не лучше.

– Что ты раскудахтался тут? – неожиданно даже для меня осадила его Матрасиха. – Ну сходили дети покупаться. Я смотрю, ты тоже искупаться успел. Ты что? Забыл, как сам малым был?

– Я в их возрасте на скрипке каждый день дома музицировал, а не на речку бегал с тарзанок прыгать.

– Ну и дурак, – невозмутимо резюмировала вожатая. – Где сейчас твоя скрипка?

– Так это в детстве было, – оправдывался Алексей.

– Ну и вдвойне дурак. Не на скрипке, а на нервах соседей ты музицировал. Помню я такого. Весь дом скрипел от его скрипки. Ладно бы артист вырос. Так нет. Не нужна ему теперь эта скрипка. Так же, как и тебе. Пацан обещает, что больше не будет прыгать с тарзанки. Ведь ты обещаешь? – обратилась она ко мне.

– И нарушать распорядок дня, – добавил Алексей.

– Обещаю, – глядя в пол, промямлил я.

– Иди в комнату, – отпустил меня Алексей.

И только Матрасиха улыбнулась. Ведь она видела, как я скрестил пальцы за спиной.

С этого дня у Алексея появилось прозвище – Паганини. А мне пришлось после тихого часа идти в чемоданную за новыми трусами. Ведь впереди ещё много нарушений порядка и распорядка. А как их нарушать без трусов? Неудобно.

Глава 10. Дежурные по кухне

Как я уже говорил, у нас