Это вырвалось у меня помимо воли. Я уж, наверное, годы неупотреблял этого слова, но сейчас оно сорвалось у меня с губ автоматически как отголосокдавно минувших дней. Я словно снова услышал бабушку, с оттенком невольногопрезрения говорящую кому — то: «Но разумеется, дорогая моя, ведь она же неледи!»

Нэш сразу же понял меня. Слово «леди» и для него еще что-тозначило.

— Не то чтобы непременно леди, — сказал он, —но определенно и не обычная деревенская баба. Те по большей части почтинеграмотные, не знают орфографии и, наверняка, не умеют внятно выражать своимысли.

Я молчал, для меня все это было шоком. Городок так невелик.Подсознательно я представил себе писавшую эти письма похожей на миссис Клит,местную «колдунью» — озлобленной, ехидной, немного трусливой женщиной.

Симмингтон высказал вслух то, что я только думал.

— Этим круг подозреваемых лиц, — резко проговорилон, — суживается до какого-нибудь десятка человек во всем городке. В это яне могу поверить! — Принужденным тоном, со взглядом, устремленным прямоперед собой, словно ему был неприятен звук собственных слов, он продолжал:

— Вы слышали, — что я говорил во время следствия.Если вы думаете, что это говорилось только для того, чтобы сохранить чистойпамять о моей покойной жене, то ошибаетесь. Я хочу еще раз повторить, что вписьме, полученном ею, — я в этом твердо убежден — не было ни единогослова правды. Я знаю, что это была ложь. Моя супруга была крайнечувствительной.., и.., гм.., да, в определенных отношениях очень стыдливойженщиной. Такое письмо было для нее страшным ударом, а нервы у нее были далеконе в порядке. Грейвс ответил без колебаний:

— Вы, разумеется, правы, сэр. Ни в одном из этих писемне чувствуется, что человек действительно знает, о чем он пишет. Одни брошенныевслепую обвинения. Там нет попыток шантажа и, судя по всему, дело не врелигиозной мании — такое тоже случается. Ничего, кроме секса и слепойненависти! А это может оказаться неплохим дополнительным ориентиром при поискахпреступника!

Симмингтон встал. Он был сухим, отнюдь не сентиментальнымчеловеком, но сейчас губы у него дрожали:

— Надеюсь, что вы быстро найдете чудовище, котороепишет эти письма. Оно ведь убило мою жену так же верно, как если бы ударило ееножом, — он помолчал. — Хотел бы я знать, что сейчас чувствует этотчеловек?

Симмингтон вышел, не дожидаясь ответа на свой вопрос.

— Что действительно может чувствовать эта особа,доктор? — спросил я. Мне казалось, что именно он мог бы знать ответ.

— Трудно сказать. Может быть, угрызения совести, аможет, радость от своей власти над людьми. Вполне возможно, что смерть миссисСиммингтон только усилила ее манию.

— Будем надеяться, что нет, — сказал я, чувствуяхолодок, пробежавший у меня по спине, — потому что иначе…

Я замялся, и Нэш докончил фразу вместо меня:

— Попытается снова? Для нас это был бы наилучшийвариант, мистер Бертон. Знаете, повадился кувшин по воду ходить…

— Но ведь было бы сумасшествием продолжать писать этиписьма, — воскликнул я.

— Будет продолжать, — заверил нас Грейвс. —Все они так. Понимаете, это как наркотик, — невозможно остановиться.

Я с ужасом покачал головой и спросил, нужен ли я еще им. Мнехотелось на свежий воздух — здесь, в комнате, атмосфера была прямо — такипропитана злом.

— Вы нам уже не нужны, мистер Бертон, — сказалНэш. — Держите только глаза открытыми пошире и помогайте ним, чем можете:в первую очередь вбивайте в голову всем знакомым, чтобы они отдавали нам каждуюанонимку. Я кивнул.

— По-моему, эту гнусность получили еще многие вгороде, — заметил я.

— Ничего удивительного, — сказал Грейвс и, немногонаклонив к плечу голову, спросил:

— А вы не знаете никого, кто совершенно точно неполучал таких писем?

— Вот так вопрос! Я, знаете, еще не удостоился честибыть доверенным лицом всего здешнего общества

— Нет, нет, мистер Бертон, я этого и не думал. Я хотеллишь спросить, не знакомы ли вы с кем-нибудь, о ком вы точно знаете, что он неполучал этих анонимок?

— Ну, собственно говоря, — неуверенно проговориля, — знаком.

И я повторил им свой разговор с Эмили Бартон. Грейвсвыслушал меня с каменным лицом.

— Хорошо, это может нам пригодиться. Это я себе отмечу.

Я вышел наружу, на солнце. Следом за мною вышел и ОуэнГриффит. Когда мы очутились на улице, я громко выругался:

— Черт побери, и это место, где я должен был валятьсяна солнышке и лечиться? Тут полно гноящихся ран, а выглядит все мирно иневинно, как в раю!

— Но именно там, — сухо проговорил Гриффит, —именно там и таился змей.

— Слушайте, Гриффит, а они в полиции действительночто-то знают? Напали на какой-то след?

— Понятия не имею. У них своя тактика: с виду они оченьоткровенны, а по сути дела ничего нам не говорят.

— Н-да… Нэш — симпатичный парень.

— И очень толковый.

— Если в городе есть кто-то психически ненормальный, выбы должны были об этом знать, — сказал я с легкой укоризной.

Гриффит покачал головой. Выглядел он беспомощно и, большетого, крайне озабоченно. Хотел бы я знать, подозревает ли он хотя бы, кто можетбыть автором этих писем.

Мы вместе шли по Хай-стрит. Я остановился у дверей конторыпо сдаче недвижимости внаем.

— Стоило бы уже заранее заплатить вторую часть взноса.Только мне охота заплатить, а потом сразу же собраться и уехать вместе с Джоан.Пусть уж лучше пропадут деньги, лишь бы уехать отсюда.

— Вы не уедете, — сказал Оуэн.

— Почему?

Он не ответил, но через несколько мгновений заговорилвсе-таки снова:

— Впрочем, вы правы. Лимсток — не то место, где человекмог бы спокойно набираться сил. Вас.., или вашу сестру. — могли бы здесьобидеть.

— Джоан не даст себя в обиду, — сказал я. —Она не кисейная барышня. Я тем более. Только меня тошнит от всего этого.

— Меня тоже, — признался Оуэн. Я открыл дверь.

— И я действительно не уеду отсюда. Любопытство сильнее,чем страх. Хочу знать, чем все это кончится.

Я вошел в контору. Женщина, стучавшая на машинке, встала иподошла ко мне. Голова у нее была вся в кудряшках, которыми она жеманнопотряхивала, но выглядела она интеллигентнее, чем молодой человек в очках,заправлявший здесь, когда я был в прошлый раз.