— Я меньше всего хочу обидеть ее. Почему ты мне неверишь?

Он сделал еще одну попытку поймать взгляд Фила. И вновьпопытка гипноза не удалась. Казалось, Фил принадлежал к числу тех немногихсмертных, которые не поддаются внушению.

— Почему я не верю? Да потому что я тебя знаю! Тебя итвоих подружек. — Фил постарался, чтобы его слова прозвучали как можнооскорбительнее. — Ты их меняешь, как перчатки.

На минуту Джеймс отвлекся, представив себе Фила мертвым.

Ему нужны были шесть подружек в год. После двух месяцевсвязь между ним и жертвой становилась слишком тесной, а это опасно.

— Поппи мне не подружка, и я не собираюсь еебросать, — сказал он, радуясь собственной сообразительности.

Джеймс избегал прямой лжи. Поппи действительно не была егоподружкой в привычном смысле слова. Она стала его душой, вот и все.

— Так ты хочешь сказать, что не будешь морочить ейголову? Так или нет? Лучше говори правду, не то…

Произнося эту тираду, Фил совершил самый неблагоразумный иопасный поступок в своей жизни: он схватил Джеймса за ворот рубашки.

«Глупый смертный», — подумал Джеймс. Он холодноприкидывал, что лучше — переломать Филу все кости на этой самой руке илизабросить его за гаражи в чей-нибудь сад. А может…

— Ты брат Поппи, — сказал он сквозь зубы, —поэтому я даю тебе шанс убраться подобру-поздорову.

Мгновение Фил смотрел ему в глаза и, потрясенный, выпустилего ворот, однако, несмотря на удивление, не утратил дара речи.

— Ты должен оставить ее в покое, как ты не понимаешь.Она больна, очень серьезно больна. Ее сейчас нельзя тревожить. Ей нужнопросто… — Фил замолчал, не в силах продолжать.

Джеймс вдруг почувствовал, что устал. Бесполезно злиться наФила. Он расстроен, в его мозгу проносятся невероятно четкие, почтиреалистические картины смерти Поппи. Обычно Джеймс воспринимал то, о чем думаютсмертные, лишь в общих чертах, но Филипп думал «так громко», что на мгновениепочти оглушил его.

Похоже, от этого разговора не увильнешь: Фил не довольствуетсяотговорками и полуправдой. Для того чтобы заставить его уйти, придетсяприбегнуть к откровенной заурядной лжи. Такой, которая могла бы его успокоить.

— Я знаю, что Поппи тяжело больна, — сказалДжеймс. — Я нашел в Интернете статью об этой болезни и сразу же пришел кней, понимаешь? Мне очень ее жаль. Поппи для меня не более чем друг, но ейдоставляет удовольствие думать, что нас связывает нечто большее.

Филипп колебался, глядя на него тяжелым, подозрительнымвзглядом. Затем он медленно покачал головой.

— Нехорошо вводить ее в заблуждение. В конце концов, ейне принесет радости твое притворство. Не думаю, чтобы она почувствовала себялучше от твоей лжи, — она очень плохо выглядела, когда я пришел.

— Плохо?

— Да. Бледная и потерянная. Ты же знаешь Поппи, знаешь,как она за все переживает. Нельзя играть ее чувствами, — Фил недоброприщурился, — так что держись некоторое время подальше. Просто чтобыубедиться, что она не питает напрасных иллюзий.

— Хорошо, согласен, — пробормотал Джеймс, он ужепочти не слушал Фила.

— Ладно, — заключил Фил. — Мы с тобойдоговорились, но предупреждаю: если ты нарушишь договор, пеняй на себя.

Джеймс не услышал и этих его последних слов и только потомпонял, что это было ошибкой.

* * *

Поппи лежала в темной палате и прислушивалась к маминомудыханию.

«Ты не спишь, — думала она, — я тоже не смогузаснуть, и ты знаешь, что я не сплю, а я знаю, что ты лежишь с открытымиглазами…»

Но ни одна из них не нарушила молчания. Поппи отчаяннохотелось хотя бы намекнуть маме, что все будет хорошо. Но как это сделать? Онане могла выдать секрет Джеймса. И даже если бы она это сделала, мама все равноне поверила бы.

«Я должна найти выход, — размышляла Полпи, —должна». Это был самый долгий день в ее жизни, в ее жилах теперь текла чужаякровь, делая свою медленную волшебную работу. Она не могла, просто не моглалежать с открытыми глазами…

Несколько раз заходила сестра проверить ее состояние. НоПоппи даже не проснулась. Впервые за несколько недель боль не прерывала ее сна.

На следующее утро, едва проснувшись, она почувствоваласмущение и слабость. Когда она села на кровати, перед глазами у неезамельтешили черные точки.

— Проголодалась? — спросила миссис Хилгард. —Тебе принесли завтрак.

Запах яиц, приготовленных на больничной кухне, не вызывал аппетита,но Поппи, видя волнение мамы, немного поковырялась в тарелках на подносе. Взеркале ванной комнаты она осмотрела свою шею. Странно, на ней не осталосьникаких следов.

Когда она вышла из ванной комнаты, мама плакала. Никакихпотоков слез, никаких всхлипываний. Она просто промокала глаза бумажныминосовыми платками. Этого Поппи вынести не могла.

— Ma, если ты боишься… не знаешь, как мне сказать… то явсе знаю.

Слова слетели с ее губ раньше, чем она успела их обдумать.Миссис Хилгард в страхе обернулась. Она смотрела на дочь, и из глаз ее теклислезы.

— Поппи, ты… знаешь?..

— Я знаю, что у меня, и знаю, насколько этоплохо, — сказала Поппи.

Даже если она поступила необдуманно, исправлять последствиябыло поздно.

— Я слышала, как вы с Клиффом разговаривали с врачами.

— О боже!

«Я ничего больше не могу ей сказать, — думалаПоппи. — Я не могу успокоить ее сообщением, что не собираюсь умирать, чтонадеюсь стать вампиром, хотя и не уверена на сто процентов, что мне этоудастся, потому что многие не выдерживают трансформации. Но если повезет, черезнесколько недель я смогу благополучно пить кровь.

Кстати, я не спросила Джеймса, как долго это будетпродолжаться».

Мама тяжело дышала, стараясь успокоиться.

— Поппи, я хочу, чтобы ты знала, как сильно я тебялюблю. Клифф и я, мы все сделаем, все, чтобы тебе помочь. Он сейчас как разсмотрит протоколы некоторых исследований. Есть новые методы лечения. Если быможно… вернуть назад время… когда лечение еще…

Это было невыносимо. Поппи остро чувствовала боль своейматери. Она вливалась в ее кровь, билась в ней, как прибой, сводила с ума.

«Это та кровь, — решила она. — Это она делает вомне свою работу, меняет меня». Поппи подошла к маме, чтобы обнять ее.

— Мам, я не боюсь, — сказала она, прижимаясь кмаминому плечу, — я не могу объяснить этого, но я не боюсь. Я не хочу,чтобы ты страдала из-за меня.

Миссис Хилгард разрыдалась и сжала ее в объятиях, словнозащищая дочь от смерти.