«Правда» была напечатана крохотными буковками на бумажной салфетке, которую Отт ткнул мне в руку жестом прирожденного вора.

Я сжала ее в кулаке, не представляя, что делать. Нас лишь подслушивали? Или соглядатаи следили за каждым моим движением?

— Ничего не скрывайте, Анна. — Собеседник дружески потрепал меня по плечу.

И что это означало? Не бояться и читать прямо тут? Или вызубрить назубок, чтобы не упустить ни единой детали «легенды»?

Я пристально посмотрела на Отта, не в силах разобраться с намеками.

Он выглядел на все сто. Лет, не процентов. Создавалось впечатление, что этот костлявый, чем-то напоминавший паука старик, одетый в темно-серый костюм-тройку, помнил дореволюционную эпоху. Его голову венчала розовая лысина, грозившая очень скоро окончательно убрать с черепа ободок редких седых волос. Морщинистая кожа шелушилась, тонкие бескровные губы непрестанно подрагивали, большой нос с горбинкой напоминал клюв. Лишь зеленоватые глаза были необычайно ясные и молодые.

Не могу сказать, что Уштер Отт производил неприятное впечатление. Он из тех, о ком с затаенной гордостью говорят: «Старая школа!» и кого ставят в пример детям.

Но меня ластонский дипломат настораживал. Во-первых, я пока точно не знала, что такое Ластония. Во-вторых, в моем понимании правда — это правда, а не сочиненные невесть кем строчки. В-третьих, Отт определенно принадлежал к землянам и знал, кто я. Уж не участвовал ли он в моем появлении на рынке благородных бесприданниц?

— Не бойтесь, Анна. Все будет хорошо.

«Ваш имплант починят, и вы станете идеальной марионеткой для Арины Керейры», — просилось на язык продолжение фразы.

Я не верю ни в интуицию, ни в шестое чувство, ни в присланные из иных измерений подсказки. До визита в Долинею меня считали безнадежной реалисткой. Я обожала фантазировать, но очень четко отличала границы вымысла. Так почему же сейчас безобидный старик с добрыми глазами вызывал больше опасений, чем Рик и его смертоносные перчатки, чем шаерон и дробовики охраны, чем Эндер и кочерга?

— Вам нечего опасаться, Анна. Мы не бросаем своих граждан в беде.

«Мы избавляем их от неприятностей быстро и навеки», — моя паранойя вновь не смолчала.

— Мы не оставим вас на произвол судьбы, — продолжал Отт. — Как только вы расскажете долинейским властям правду, это все закончится.

Я осторожно развернула салфетку.

— Вы умная девушка, Анна.

«Зато память у меня дырявая», — огорчилась я.

— Семен Андреевич? — сказала наугад. — Простите, плохо запоминаю имена и могу ошибаться.

— Уштер Отт, — прозвучало с улыбкой на физиономии и льдом в голосе.

«Семен Матвеевич Андреев!» — характерный тон дал подсказку.

Человек, сидевший напротив меня, был не из моей повседневной жизни, а из телевизора. Я видела его в какой-то передаче о дипломатии в СССР. История не относится к моим увлечениям, но Семен Андреев — тезка дедушки, и имя врезалось в память.

— Матвеевич. Еще раз прошу прощения за ошибку. А Ластония, значит…

— Жако Лэй вас перевербовал? — собеседника словно переключили в другой режим. — Вы пытаетесь доказать, что я некомпетентен?

«Жако Лэй? Шаерон упоминал это имя! Лэй тоже курирует ластонских агентов», — мелькнуло воспоминание.

— Семен Матвеевич, я…

Он не позволил закончить фразу.

— Уштер Отт! — крикнул громче, чем требовалось. — Господин Отт!

— Ладно. Позвольте прояснить ситуацию. Вас я знаю не со слов Жако Лэя, а с телевизионной пере…

И вновь моя реплика осталась недосказанной.

— Если вы, Анна Леонидовна, отказываетесь сотрудничать, я умываю руки! Вас будут судить по законам Долинеи за шпионаж и попытку убийства.

— Какой шпионаж? Вы сами признали, что произошло недоразумение, — выбирая из двух зол, я предпочла знакомое и пошла на попятную.

— С людьми Жако Лэя не происходит недоразумений!

— Вы же работаете вместе! В «МАКИС», разве нет? С Керейрой! Почему Жако Лэй вам так не нравится?

— Сожалею, Анна.

Отт поднялся с кресла, и мне стало не по себе. Он действовал странно. Как будто хотел распрощаться со мной любым способом!

Точнее, передумал иметь со мной дело и обрадовался поводу уйти.

Из-за имени? Что еще за блажь?!

Или из-за того, что я упомянула «МАКИС» и Керейру? Н-да, моя промашка… Я же марионетка, которой не положено вякать на хозяев.

— Погодите! Я буду…

«…плясать под вашу дудку», — едва не сорвалось с губ.

— …сотрудничать.

— Да? — Отт подошел ближе, положил истощенные руки мне на плечи. — Рад это слышать.

Я уткнулась взглядом в «правду», пообещав себе больше не умничать и изображать послушание. Сначала стоит разобраться в ситуации, а уж потом делать выводы.

В шею вонзилась игла.

— Прощайте, Анна.

Внутренний голос завопил, что я была права — доверять Уштеру Отту не следовало.

В кабинет ворвалась охрана. Кто-то пальнул из огнестрельного оружия, кто-то начал щупать мой пульс… Вот только это уже не имело значения, потому что мир померк и исчез ровно через три вдоха.

Из дневника Арины Керейры

Обалдеть! Они доигрались. Старый маразматик наконец-то допрыгался. Что, папуля, «Опальная принцесса» тебя разочаровала? Еще бы! Из всех твоих идей эта — самая ненормальная. Не считая моей жизни, разумеется. Но «Принцесса» накрылась в первый же день запуска, а меня ты терзаешь второй год…

Ненавижу. Просто ненавижу. Знаю, я обещана принцу, но мне не нужна корона в этом примитивном мирке. Я хочу править дома. С Патриком. Без тебя, папочка. Обещаю, в моем будущем тебя точно не будет.

* * *

Долинея

«Уштер Отт, он же Семен Андреев, изменил свое отношение ко мне в тот миг, когда я произнесла его настоящее имя. Уверена, поменялось именно отношение — не намерения. Он прилагал слишком много усилий, чтобы вырвать меня из лап долинейцев. Боялся, что я расскажу им о наушнике? Или что истории о «Ластонии» в моем исполнении будут отличатся от принятых?

В любом случае рано или поздно в моей шее оказалась бы игла. Либо для того, чтобы избавиться от нежелательного свидетеля, либо для того, чтобы заменить испорченный имплант и продолжить весь этот абсурд. Но я назвала то роковое имя и из недалекой растерянной марионетки, которой полагалось радоваться спасителю со слезами на глазах, превратилась во врага.

Отт счел, что попал в западню. Нападение во дворце — жест отчаяния, а не спланированный акт. Но что дипломат оценил больше жизни? Технологию импланта? Мой вариант «правды»? Или решил, что провалил миссию, и захотел напоследок усложнить жизнь Жако Лэю — человеку, который вроде как меня перевербовал?