Зажужжал мобильный телефон, висящий у Любы на поясе джинсов.

– Да, слушаю, – по-деловому порывисто ответила онана звонок и тут же залилась краской, занервничала.

– Сейчас, минутку, здесь шумно, я выйду вкоридор, – быстро проговорила она и стала протискиваться между стульями квыходу из комнаты.

«И ничего здесь не шумно», – машинально подумала ЗояПетровна, начиная собирать грязные тарелки, чтобы накрывать сладкий стол.Взглянув на старшую дочь, поймала насмешливое выражение ее лица и поняла, чтоАнита думает примерно то же самое. Отчего-то Люба не захотела разговаривать привсех, хотя своих кавалеров никогда от семьи не прятала и отношений с ними нескрывала. Что бы это значило?

Со стопкой тарелок в руках Зоя Петровна вышла в коридор инаправилась в сторону кухни. Любы в коридоре не было, но ее приглушенный голосдоносился из ванной. Зоя Петровна подошла поближе, остановилась, прислушалась.И не поняла ни слова. Дочь говорила по-немецки. Зоя Петровна могла отличитьнемецкий язык на слух, но знала в общей сложности, наверное, пять слов, может,семь. Так что сути разговора, как ни силилась, уловить не могла.

Расставляя на столе чайные и кофейные чашки, она снованаткнулась на глаза Аниты. На этот раз в них был вопрос, а не насмешка.

– Ты представляешь, – тихонько сообщила ЗояПетровна, – она там заперлась в ванной и разговаривает по-немецки.

– По-немецки? – недоумевающе переспросилаАнита. – Ты уверена?

– Ну конечно. Не забывай, кем был твой отец. Ужнемецкий-то язык я как-нибудь отличу от любого другого.

– Странно, – задумчиво произнесла Анита инахмурилась. – Очень странно.

* * *

Они всегда встречались в маленьких уютных барах, занималистолик в углу и старались не беседовать слишком долго. Майор Харченко вовсе нестремился к тому, чтобы о его регулярных встречах с журналистом знала широкаяобщественность. Издание, которое представлял Петр Маскаев, называлось «Вестникбизнеса» и было одним из самых многотиражных в стране, и информация, которуюХарченко периодически «сливал» своему приятелю, немедленно обретала формускандального журналистского расследования. Тиражи газеты обеспечивали издателямвысокие доходы, а это, само собой, вело к тому, что и платили за информацию, нежадничая. Скудное майорское жалованье Владимира Харченко весомо подкреплялосьпоступлениями из издательского кармана, что позволяло ему существовать если нероскошно, то вполне безбедно. У него были собственные источники информации, иполучаемые от них сведения он делил на те, которые можно преобразовать вуголовное дело, и те, которые для правосудия были слабоваты или не подходиливовсе, но для скандала в прессе вполне годились. Вот эти-то сведения он иотдавал, разумеется, небезвозмездно, Петру Маскаеву. И не только ему одному,газет-то много…

– Любопытная история. – У Маскаева горели глаза,он, слушая майора, уже представлял себе заголовок и даже составил в уме двепервые фразы. – Надо же, такие люди уважаемые, такой фонд громкий,репутация безупречная – и такие грязные махинации. А эта фирма подставная,через которую деньги крутятся, как называется?

– «Практис-Плюс». Все было бы шито-крыто, если бы уфирмы с финансами все было в порядке. Но там есть неувязки, за которые мы изацепились и вытащили весь клубок. Смотреть будешь?

– Ну а как же! Здесь смотреть или с собой дашь?

– Бери, – улыбнулся Харченко, – это копии, яспециально для тебя сделал. Там маркером помечены строки, на которые и надообратить внимание, в них вся соль.

– Спасибо. – Маскаев сделал последний маленькийглоточек из чашки с кофе и отодвинул ее в сторону.

Полез в кожаную сумку, висящую на спинке стула, достал узкийбелый конверт, протянул майору:

– Как обычно.

– И тебе спасибо.

Конверт мгновенно перекочевал во внутренний карман хорошосшитого пиджака Харченко. С делами покончено, теперь можно расслабиться ипотрепаться о чем-нибудь нейтральном, недолго, минут десять, пока майор допьетсвой коньяк.

– Как семейная жизнь? – поинтересовалсяМаскаев. – Приносит радости? Или уже наступили разочарования?

Он знал, что его милицейский информатор недавно женился, ихотел проявить вежливость.

– Разочарований пока нет, а радости… – Харченко пожалплечами и усмехнулся. – Я, Петя, уже не мальчик, какие такие радости могутменя удивить? Что ж я, по-твоему, с бабами никогда не жил?

– Ну, то с бабами, а то с женой, – возразилжурналист, – есть же разница.

– Да брось ты, – Харченко пренебрежительно махнулрукой, – никакой разницы, все одно и то же.

– Зачем же ты женился? Жил бы просто так. Или онапросто так не хотела?

Все-таки степень их дружеской близости была отнюдь не такой,чтобы обсуждать столь интимные переживания. Харченко понимал, что вопросыжурналиста – не более чем вежливая болтовня, дежурные потуги создать видимостьтеплых отношений, дабы не утратить такой ценный источник информации из МВД.Поэтому ответил коротко и тоже дежурно, как отвечал на этот же вопрос многимдругим:

– Пора уже, а то на работе косо смотрят, подозревают,что я «голубой».

Что ж, тема исчерпана, дело сделано, кофе и коньяк выпиты.Можно расплачиваться и расходиться по рабочим местам, в Главное управление поэкономическим преступлениям и в редакцию одной из самых популярных и читаемыхгазет страны.

* * *

В понедельник утром Настя Каменская проснулась притихшей иподавленной. Никакой паники, никакой взбудораженности и в помине не было. Нанее навалилась каменная апатия, когда не хочется ни пить, ни есть, нишевелиться, ни глаза открывать. Даже дышать не хочется. Но зато хочется втуалет, поэтому вставать и шевелиться все равно придется.

Она умылась, выпила чашку кофе, потом две чашки чаю ипопыталась составить примерное расписание на день. Когда идти на эшафот, тобишь на прогулку, – сейчас, перед обедом или после него? Сейчас нехочется, но потом может пойти дождь… Хотя может и не пойти, зато сейчас можнопочитать или посмотреть какой-нибудь фильм… Но если она отложит прогулку напотом, а дождь все-таки пойдет, то пятнадцать минут лечебной ходьбы превратятсяв двойную пытку…

Нет, непродуктивно она мыслит! Настя даже рассердилась насебя. Такой простой вопрос не может решить! Что-то мешает ей думать, что-тоскребет в душе, портит настроение, ноет, как незажившая ранка, которую всевремя теребят, сковыривая едва наросшую корочку.

Это все Паша Дюжин со своими космическими законами исоветами присмотреться к собственным проблемам. Нет у нее никаких проблем, темболее с мужчинами. Да и откуда им взяться? В ее жизни существует только одинмужчина – ее муж Леша Чистяков. Разве в ее отношении к нему есть что-тонеправильное? Она любит его как мужчину, ценит как друга и советчика, неизменяет ему даже мысленно. Что в этом может быть неправильного?