– Ну мог.

– Дальше, проходят выходные, и на той же квартире убиваютСущенко и Ларису. – Надежда написала на листке под предыдущим в столбик«Сущенко + Лариса». – Вот ты говоришь: никому они не мешали, не тогополета птицы, чтобы их заказывали. А если они что-то узнали про того жеСиницкого, если они видели, что он с Леной накануне ее смерти встречался?

– Ну, мать, если бы да кабы...

– А ты сам можешь как-нибудь это все объяснить?

– В общем, логика в твоих рассуждениях, конечно,присутствует, но доказательств маловато.

– Одно мы знаем точно. – Надежда написала сбоку отстолбика имен фамилию «Синицкий» и поставила стрелочки от Синицкого к Лене и отСиницкого к Сущенко. – Вот и давай от этого танцевать.

– Ну и что, мы теперь пойдем к Синицкому и спросим: ЛеонидПетрович, а не вы ли тут потрудились? Куда он нас пошлет, по-твоему? Илиследить за ним будем, в шпионов играть?

– Вот что, Валя, в милицию с этим, – она потряслалистком, – не сунешься, засмеют. Да и куда пойдешь-то? Эти, что по поводуНикандрова приезжали, больше к нам в институт и глаз не кажут. Ленкину смертьбудут расследовать, только если от родственников заявление поступит. А свекровьее мне сама сказала, что они ни за что заявление подавать не будут.

– Убийство тех двоих совершенно другие люди расследовать будут, –подхватил Валя. – А что там Синицкий причастен, про то милиция и знать незнает. И знаешь, что я думаю? Незачем Жорке про Синицкого в милициирассказывать. Потому что тот от всего отопрется, а Жорка, с их, милицейской,точки зрения, человек подозрительный: нигде не работает да еще и попивает. Такчто ему веры против слова Синицкого не будет.

– А давай мы Синицкого спровоцируем, подбросим ему записку,а там только адрес: улица Верности, дом 5, квартира 17. Пусть он понервничает,а мы посмотрим.

Валя с сомнением почесал в затылке, но согласился.

В это время открылась дверь, гурьбой ввалились сотрудники,дамы подошли к Надеждиному столу, обсуждая смерть Сущенко и Ларисы. Надеждабыстро сложила листок пополам и второпях сунула его за осциллограф.

По установленным в незапамятные времена правилам, всеначальники в официальное обеденное время сидели на рабочем месте, а обедатьходили после. Этим они убивали двух зайцев: во-первых, доказывали себе иподчиненным, какие они занятые, даже пообедать, как все, некогда, а во-вторых,обедали в спокойной обстановке без толкотни и очереди за подносами. План уНадежды был такой: дождаться, когда Синицкий уйдет на обед, выманить подкаким-нибудь предлогом из приемной секретаршу Милочку, войти в кабинет иоставить записку под бронзовым пресс-папье в виде головы Черномора, котороеподарили Синицкому на пятидесятилетие.

– Синицкий кабинет перед уходом закроет, – наставлялаона Валю, – так ты возьми ключи у Милы в левом верхнем ящике стола, дапотом не забудь обратно положить.

В обед они наскоро попили чайку с Надеждиными бутербродами,Валя все бегал в коридор, наблюдал за кабинетом Синицкого и, в очередной развернувшись, вдруг зашептал:

– Уходит он раньше, Милку даже на обед не пустил.

– Да ладно, так даже лучше, народу меньше.

Надежда заглянула в приемную, где секретарша Мила сердитодвигала ящиками:

– Привет, твой-то где?

– Ты представляешь, поперся куда-то, кто-то ему позвонил, амне велел сидеть здесь, кабинет стеречь. А я есть хочу, прямо умираю. У тебянет ничего пожевать?

– Есть там печенье, пойдем дам.

Мила схватилась было за ключи, чтобы закрывать приемную, но,вспомнив про тугой, неудобный замок, махнула рукой, на что Надежда ирассчитывала. Мила повеселела, получив полпачки печенья, и собралась уходить,но Надежда задержала ее. Понизив голос, она пожаловалась:

– Знаешь... посоветуй мне что-нибудь, вот привезла туфлиитальянские, и что-то они мне...

Мила отреагировала мгновенно:

– Итальянские? А откуда привезла-то? Из Польши? Ну так онитам сами все делают и итальянскую наклейку ляпают.

– Нет уж, то, что они сами делают с итальянской этикеткой,они сюда к нам привозят и на рынке продают. А эти туфли там куплены в хорошеммагазине, так что не сомневайся, вот, сама смотри.

Туфли были хороши. Надежда даже забеспокоилась по поводутого, что они Миле подойдут, но, слава Богу, оказались чуть тесны.

– Вот и мне тоже чуть жмут, ну ладно, попробуюразносить. – Надежда постаралась скрыть вздох облегчения.

Мила ушла. Валя появился весь красный и растрепанный.

– Ну, мать, страху я натерпелся, но сделал все в лучшемвиде, как ты велела.

– Ну что, теперь будем ждать.

Леонид Петрович Синицкий взял еду, отошел с подносом иоглянулся, как бы в поисках свободного места. Этот человек, которому он подчинялсябезоговорочно и которого боялся безумно, сидел в уголке, ел шницель смакаронами и запивал компотом. Леонид Петрович подсел как будто случайно. Онпоставил поднос, руки его не дрожали только потому, что перед приходом встоловую он выпил в кабинете полстакана коньяку. После Лениной смерти бутылки сконьяком вызывали у него чувство отвращения, но обходиться без спиртного он немог: щеки и губы начинали трястись, глаза бегали, ему казалось, что весь онрастекается, как мороженое на асфальте в жаркий день.

Сосед тихо шипел, не поднимая глаз от тарелки:

– Ты что же это, сука, делаешь? Ты как посмел Халяве черезмою голову что-то поручить? Ты забыл, что твой номер шестнадцатый?

– А ты, ты, сволочь, какую таблетку мне подсунул дляЛенки? – Синицкий говорил шепотом, но все тело его сотрясалось, как прикрике. – Ты меня убийцей сделал! За что уморили девку?

– Черт ее знает, что с ней случилось. – Как ни былСиницкий взвинчен, он почувствовал, что его собеседник говорит правду. – Ятебе дал не яд, а лекарство. Для понижения давления. Молодая, здоровая баба –что ей могло от одной таблетки сделаться? А вот ты вместо того, чтобыпосоветоваться, понаделал делов.

– Они бы выдали меня. – Синицкий вдруг почувствовалсебя лучше – видно, коньяк подействовал. – А я тебя прикрывать несобираюсь. Имей в виду, все расскажу, мне терять нечего.

– А ты не подумал, что Халяву вычислить могут?

– С ним и разбирайся, идиота держишь... Если бы он там вщитовой, с Никандровым, все правильно сделал, ничего бы не было, а то вышел, кретин,и дверь за собой закрыл на ключ. Кто ж поверит, что человек повесился и самсебя снаружи запер? Разбирайся с ним теперь.

«Я лучше с тобой разберусь, а Халява мне ещепонадобится», – подумал его сосед, а вслух сказал:

– Ты вот что, ты скажись больным, видок у тебя тот еще,отпросись с работы, а сам езжай на дачу, там отсидись, чтобы тебя никто ненашел.