— А что это он пишет — дед из старинного рода Бодуэн деКуртенэ? Это еще при чем?

— А ты не знала? — отец грустно улыбнулся. Этонастоящая фамилия твоего деда — Бодуэн де Куртенэ. Очень старинный род, ихпредок, герцог Болдуин, участвовал в крестовых походах и в двенадцатом веке былкоролем Иерусалима.

— Какое в Иерусалиме могло быть королевство? —фыркнула Маша. — Ты ничего не путаешь? Это звучит, как новоржевскаяимперия!

— Это у тебя в голове сплошная путаница! рассердилсяотец. — Я всегда говорил, что нынешнее журналистское образование ничего нестоит. Чему вас там учат? Ты хоть слышала что-нибудь о Крестовых походах?

— Конечно! — Маша тоже повысила голос. РыцариЗападной Европы вдруг подхватились и решили освобождать христианские святыни отмусульман! В двенадцатом веке!

— Ну так вот, возглавлял их Готфрид Бульонский, агерцог Фландрии Болдуин — это его родной брат. Сколько, по-твоему, было всегокрестовых походов?

— Ну.., три.

— Гораздо больше! И четвертый возглавлял Болдуин,потому что Готфрид Бульонский к тому времени уже умер. Они таки завоевалиИерусалим, и тогда образовалось христианское Иерусалимское королевство, котороепродержалось больше ста лет, потом мусульмане окончательно разбили христиан ипрочно утвердились на святой земле.

— Теперь ясно. Неясно только, какое отношение к этомуимеет мой дед, — насмешливо сказала Маша.

— Потомки короля Болдуина разбрелись по свету. Как ужони дошли до России — понятия не имею. В девятнадцатом веке в Университетеработал известный профессор с такой фамилией, потом — еще один, филолог,наверное его сын.

— Тоже наши родственники? — усмехнулась Маша.

— Про это ничего не знаю, отец был серьезен, —знаю только, что твой дед много претерпел в молодости из-за своей чересчур звучнойфамилии и, когда женился, решил взять фамилию жены — Магницкий. В то время,сама понимаешь, так было спокойнее. С такими аристократическими предками у негопросто не было шансов чего-либо достичь в науке!

Дверь распахнулась резко, как будто пнули ногой. Вошла жена,собрала чашки с недопитым чаем.

— Тоже мне, родовая аристократия! — прошипела онасквозь зубы, так чтобы слышала Маша.

— Жаль, что ты так мало знаешь о деде, — грустносказал отец.

— А ты мне рассказывал? — вскипела Маша. Что-то яне помню, чтобы ты со мной часто общался в детстве.

Она тут же пожалела о своих словах, потому что отецсгорбился и сразу постарел лет на десять.

— Ну ладно, — примирительно сказала она, вряд липроисхождение моего деда имеет отношение к его смерти. А ты веришь, что гибельего — это не случайность?

— Это было так давно… — отец склонил голову. —Знаешь, вот ты спросила, и теперь я вспоминаю.., перед той поездкой он велсебя.., не то чтобы странно, но он прощался со мной так, как будто не надеялсяувидеться снова. Тогда я подумал, что отец предчувствовал свою смерть — ну онвсе-таки был немолод…

— Возможно, этому есть более реальноеобъяснение? — прервала его Маша.

— Ты рассуждаешь, как репортер, — грустно сказалотец, — все нужно выяснить до конца, во все внести ясность… — онзакашлялся, и Маша отметила, что кашель у него нехороший, такого не бывает приобычной простуде.

— Я не знаю, чем конкретно он занимался перед своейпоездкой в Рим, зачем он вообще туда ездил, — сказал отец,отдышавшись, — он не рассказывал мне подробно. Откровенно говоря, у нас сним тогда были не самые лучшие отношения. Он не одобрял, что мы с твоей матерьюразвелись, не одобрял, что я совсем с тобой не вижусь… Но, понимаешь, твоямама…

— Не будем об этом, — решительно прервала Маша,испугавшись, что сейчас ее втянут в какие-нибудь прошлые семейные дрязги иразбирательства.

— Да, я вспомнил! — оживился отец. — Онспрашивал тогда ваш адрес, хотел тебя навестить…

— Не помню, — как можно равнодушнее сказала Маша ипорадовалась, что, перед тем как позвонить в квартиру отца, сняла кулон иубрала его в сумочку.

Сейчас ее все время не оставляла мысль, что жена отца стоитпод дверью и слушает их разговор. Вряд ли она поймет, что пентагондодекаэдр —очень ценная вещь, но может заподозрить, что дед оставил Маше какие-нибудьстаринные драгоценности или монеты. И тогда она станет настраивать отца противнее.

— Он оставил мне свои записи, — послушно вспоминалотец, — рукопись неоконченной книги, какие-то заметки для статей,переписку. Все это после его смерти забрали люди из института. Сказали, чтосдадут в архив. Остались только личные дневники, у отца был такой почерк, чтоникто его не мог разобрать…

— Да что ты? — оживилась Маша. — А можно мнепосмотреть?

Отец в задумчивости уставился на ящики, потом вышел вкоридор. Послышался грохот, скрип дверцы шкафа, что-то упало со звоном.

Маша в это время аккуратно переписала адрес с конверта, вкотором находилось письмо профессора Дамиано Манчини. Начальник ВиталийБорисович учил, что репортер не должен пренебрегать никакой, даже самой малойкрупицей информации.

— Алина! — послышался голос отца. — Кудаделась с антресолей коробка с бумагами?

Маша не разобрала слов, но, судя по интонации, Алинаотозвалась хамски. Она приоткрыла дверь и прислушалась.

— Ты что — выбросила ее? — Судя по голосу, отецразозлился.

— Кому нужно твое старье! — заорала жена, Всюквартиру к черту захламил! На дачу я отвезла твои бумажки, может, хоть нарастопку пригодятся!

— На растопку? — ахнул отец и снова закашлялся.

Он стоял в прихожей, согнувшись, и никак не мог унятьприступ. Маша провела его в комнату и помогла сесть на диван, а сама полетелаза водой. На кухне Алина как ни в чем не бывало выщипывала брови переднастольным зеркалом.

— Ты, зараза! — не выдержала Маша. — Отца вмогилу свести хочешь? Ценные бумаги на растопку пустила!

— Тебе-то какое дело? — прошипела та. — Чтоты приперлась в чужой дом?

Маша отнесла отцу воды и решила, что ей здесь больше нечегоделать.

Дмитрий Алексеевич отложил скальпель, которым он осторожнососкребал краску для лабораторного анализа, и снова, который уже раз вгляделсяв изображение маленького чудовища на руках Мадонны. Этот монстр невольнопритягивал взгляд реставратора, то и дело заставлял возвращаться к себе егомысли.

Старыгин достал свою любимую лупу в бронзовой оправе ипринялся рассматривать уродливое создание — его маленькие скрюченные лапки, егоплоскую отвратительную морду, изогнутый хвост… Отдельные части чудовищаказались Дмитрию Алексеевичу удивительно знакомыми, он где-то видел похожиесущества. Наверняка в каком-то из средневековых бестиариев, старинных книг,посвященных описанию существующих в далеких краях или вымышленных зверей. Настраницах этих манускриптов гиппопотам соседствовал с крылатым быком, крокодил— с двухголовой змеей, якобы обитающей в долине Нила, верблюд — со сказочнойптицей рох. И действительно, с точки зрения человека средневековья полосатаяафриканская лошадь казалась нисколько не менее удивительной, чем грифон илимантикора.