Улыбочки так и приклеились к их физиономиям –терпеливо-циничная у юной поварихи или кто она там и похотливая у г-на Муслима.В следующий миг Атаман безжалостно разомкнул нежные объятия, заломил Муслимуруку за спину, согнув его в три погибели, нацелил головой в распахнутую дверь ив быстром темпе погнал к выходу. За ним, грозно держа автомат дулом вверх,испарился Кентавр. Мазур задержался ненадолго, похлопал по плечу остолбеневшуюповариху и без всякой жалости к разлученным влюбленным посоветовал:

– Поищи другого папика, солнышко, этот годочков через пятьвернется, и то если амнистия грянет...

Отдал честь и покинул комнату. Прыгнул в уазик, изамаскированное под убогого ветерана чудо техники рвануло со двора. Всепроизошло в считанные секунды, никто не успел ничего понять, а свидетели,ручаться можно, ничего толком рассказать не смогут, будут путаться в показанияхи преувеличивать. А впрочем, какие там показания властям... Стопроцентнаявероятность: обслуга решит, что босса п р и х в а т и л и некие силовыеструктуры, – и никто не станет никуда звонить. А там хозяин и самобъявится, никто ж не собирается его под асфальт закатывать...

Они ненадолго притормозили в тихом местечке, тупике междвумя рядами гаражей, где свидетелей не усматривалось ни единого. Атаманвыскочил из машины, в два счета отодрал жесткую пленку, имитировавшуюномера, – спереди и сзади. Под ними обнаружились настоящие, законные,легальные. И, между прочим, «говорящие», способные отпугнуть любого гайца.

Вот теперь можно было ехать не торопясь, соблюдая правиладорожного движения, не превышая и не нарушая. Они сложили автоматы в угол,сняли вязаные капюшоны с дырками для глаз, Мазур повернулся к съежившемуся насиденье пленнику (прижатому к стеночке дружелюбно ухмылявшимся Атаманом) ижизнерадостно воскликнул:

– Вот так встреча, хвостом меня по голове! Кого я вижу! Воттак совпаденьице... Какими судьбами?

Муслим пребывал в полуобморочном состоянии. Всмотревшись, онузнал Мазура, и на лице у него отразилась трудноописуемая гамма чувств иэмоций: сначала – несомненная радость от того, что это, оказывается, ненастоящий арест. Потом клиент вспомнил, при каких специфических обстоятельствахслучилось их знакомство, и, судя по лицу, ему резко поплохело...

Жестом велев Атаману пересесть, Мазур сам уселся рядом снезадачливым ресторатором, дружески положил ему руку на плечо и спросил:

– Удивился?

Тот кивнул.

– Душа в пятки ушла? – продолжал Мазур.

Снова кивок.

– А зачем удивляться-то, голубь? – усмехнулсяМазур. – Неужели не понимал, что за такие фокусы тебе рано или поздноморду набьют, причем, скорее, рано, чем поздно? Не понимал? Оптимист... Ни одиннастоящий мужик не спустит дешевке вроде тебя подобные пакости... Трудно былозаранее подумать?

Он усмехнулся с неприкрытой брезгливостью – не требовалосьни обработки, ни давления, пленник был парализован страхом и на все готов: всехзаложить, всех продать за копейки, в чем угодно присягнуть и смертельноеобязательство кровью подписать. Это экономило время и труды, но в то же время всерьезнастораживало – по некоторым соображениям...

– Успокойся, родной, – сказал Мазур мягко,задушевно. – Если ты мне на все вопросы откровенно ответишь, я тебе не точто уши не отрежу, но даже морду не набью... Я свое благородство распространюдо того, что отвезу тебя на то же место. Отпускать тебя в таком виде далеко оттвоей забегаловки – еще под автобус попадешь от расстройства... Вот ей-богу,назад отвезу, и ты еще успеешь к своей судомоечке поприставать... Ясно? Но этоисключительно в том случае, если ты в ответ на мои законные вопросы будешьразливаться соловьем. Испражняться словесно, как кандидат в депутаты передэлекторатом... Ну, пискни чего-нибудь для завязки разговора. У тебя такой вид,словно сказать что хочешь. Валяй, я ж не зверь...

– Поймите, я здесь совершенно ни при чем! – систерическими нотками в голосе выкрикнул Муслим.

– Тише, тише, а то стекла дребезжат... – сказалМазур. – Верю я тебе, родной, верю, успокойся. Если я тебя правильнопонял, ты имел в виду, что не сам все это выдумал и затеял? Подначили тебяплохие взрослые парни, заставили, запугали, с панталыку сбили? А ты, светлыйангел душою, ничего такого и не хотел? Я правильно понял?

Муслим энергично закивал.

– Знаешь, это крайне похоже на правду, – сказал Мазуржестко. – Комбинация примитивная, но не лишена некоторой т о н к о с т и –какой от эмбриона вроде тебя ни за что не дождаться... Вот о плохих парнях мы ипоговорим. Но сначала давай уж побеседуем на отвлеченные темы, если не возражаешь.Времени у меня достаточно, торопиться некуда, тебя все равно будут считатьарестованным по всем правилам, никто и не подумает милицию вызывать... Мне вотстало страшно интересно – отчего ты Муслим? Именно Муслим? При том, что всеостальное у тебя, вплоть до рожи – стопроцентно славянское?

Пленник самую чуточку отошел, видя, что никто его пока чтоне собирается ни убивать, ни пытать и даже по зубам не бьет. Он с заискивающейулыбочкой поведал:

– У меня отец любил Муслима Магомаева. Вот и назвал...

– Тьфу ты, – сказал Мазур, – я-то полагал, туткроется что-то поинтереснее. До чего банально... Повезло тебе, и крупно. В теже времена был в моде такой певец – Ермек Серкебаев. Далеко ему было попопулярности до Муслима, но свои фанаты, надо полагать, имелись. Обернисьпо-другому, был бы ты сейчас не Муслим, а Ермек. А то и похуже. Представь, чтотвой папа от Кола Бельды балдел. – Он поднял указательный палец ипродекламировал с расстановкой: – Колабельды Григорьевич Сизов... Похабе-ень...

Атаман громко хохотнул, и Мазур не стал его укорять.Задушевно приобняв пленника, продолжал безмятежно:

– И хорошо, что твой папаня равнодушно относился, надодумать, к Робертино Лоретти, который в те же приблизительно годы блистал. Нет,серьезно, знаю я одного Робертино, которого папаня-меломан назвал как раз вчесть итальянца. Правда, означенный Робертино, достигнув совершеннолетия, имявсе же поменял – поскольку задразнили в свое время, хлебнул горюшка. Вот толькопоменял он имечко не на Петра или, скажем, Анемподиста – а на «Роберт».Собственно, не поменял, если подумать, а просто-напросто укоротил. «Роберт» –это все же как-то не так диковинно. Наоборот, звучит вполне на уровне...Правда, Мусля? Готов спорить на что угодно: в школе тебя дразнили именно что«Мусля», и никак иначе. Угадал я? Ага, киваешь... И орали что-нибудь вроде:«Мусля-Мусля, слопал гусли». Тоже верно? Вот видишь, какой я телепат? Ну что тына меня пялишься так трагически, с таким цыганским надрывом во взоре? Что-то нетак?

– Почему вы... – только и смог выдавить несчастныйМусля.

– Почему я с тобой балакаю безмятежно и где-то даженепринужденно? – догадливо подхватил Мазур. – Почему я тебе по зубамне брякаю, паяльник в задницу не сую и членом по лбу не бью? Родной, я немелкая шпана, которая крышует ларьки и тырит эмблемы с импортных тачек. Скажутебе, Муслим, не хвастаясь и не особенно преувеличивая: я – человек достаточносерьезный. И по этой причине не люблю подражать в замашках мелкой шпане. –Он улыбнулся открыто, широко, обаятельно. – Ну, к чему меж культурнымилюдьми вульгарные маты и мелкие угрозы? Ты ведь и так мне расскажешь все, чтоменя интересует... иначе я тебя, собака такая, в мелкие кусочки порежу и напомойку выкину... Без всяких для себя юридических последствий. Ты мне веришь,Мусля?